– Какая же сука хочет получить мою квартиру в это время? – сквозь зубы процедила Наташа.
А Рита схватила трубку:
– Ну? Чего надо? – И уже совсем другим тоном: – Извините. – И Наташе удивленно: – Это тебя. Мужчина.
«Цветков», – почему-то подумала Наташа и схватила трубку.
Это был не Цветков. Это был Артур.
Он так и сказал:
– Это Артур. Помнишь меня? Изведу тебя и всех твоих друзей, если не извинишься. Поняла? Со мной бороться – против ветра ссать. Цветкову своему так и передай. Извинения в газете, а затем интервью со мной, полное слов ласки и любви. Ясно? Изведу.
Наташа ничего отвечать не стала, хотя и хотелось, нажала на отбой.
– Кто это? – испуганно спросила Рита.
– Артур… – Наташа продолжала смотреть в стену, будто хотела прожечь ее взглядом. – Вот, например, Артур… Например, Артур. Почему – нет? Козел этот бородатый, Семен Клякин, точно заслуживает кары.
Рита посмотрела на подругу с уважением и выдохнула:
– Вот это месть…
ПЕСТЕЛЬ. ОКРУЖЕНИЕ. САМОРЯД
Странная жизнь Павла Ивановича Пестеля продолжалась. Впрочем, не жизнь сама по себе была странной – жизнь как жизнь, ничего особенного не произошло, – но вот отношение к жизни изменилось сильно. Оно стало каким-то радостно-истеричным. Павел Иванович каждый день жил так, словно завтра у него начинался отпуск.
Новое состояние Пестеля стали замечать окружающие. Рыжеволосая бухгалтер Зоя, так и не понявшая, охладел ли к ней Пестель окончательно или это такая любовная игра, как-то сказала ему кокетливо:
– Что это с вами в последнее время творится, Павел Иванович? Влюбились никак?
И глазками своими зелеными начала стрелять.
Зеленые глазки почему-то раздражали. Но Павел Иванович не обозлился, а сообщил:
– Я, Зоя Федоровна, всегда влюблен. В жизнь.
И сам обалдел от того, что сказал.
Как человек абсолютно разумный и логичный, Павел Иванович понимал: его состояние вызвано предчувствием чего-то хорошего и необыкновенного. Но чрезвычайно боялся в это поверить.
Заметило его состояние и Окружение Саморяда. Оно же отметило, что к своей непосредственной работе Пестель стал относиться чуть более прохладно. Окружение это заметило, отметило и решило использовать в своей дальнейшей жизни тире борьбе.
У каждого человека, обладающего либо властью, либо деньгами – хозяина, – всенепременно появляется Окружение. Окружение – такое существо со множеством голов, но одним мозгом. Оно, словно вода, занимает весь предоставленный ему объем, и чаще всего хозяин уже перестает понимать, что барахтается внутри Окружения.
Появление Окружения – это закон еще более всеобщий, нежели закон всемирного тяготения. Тонули в Окружении самые замечательные, самые значительные, самые достойные люди. Они были ни в чем не виноваты: закон потому и закон, что нарушить его нельзя никому.
Главное занятие Окружения – борьба. С кем угодно и за что угодно. Тут цель не в результате, а в процессе. Борьба для Окружения – все равно что бензин для автомобиля или любовь – для нормального человека, то есть топливо. Важно только, чтобы это была не настоящая борьба, а ее искусная имитация, потому что подлинная задача у Окружения одна: все делать для того, чтобы ничего не менялось, а если уж менялось, то только в лучшую для него, Окружения, сторону.
Стать одним из Окружения, влить без остатка свой мозг в общий мозг – задача не просто трудная, а для большинства людей практически невыполнимая. Здесь недостаточно говорить правильные слова и совершать верные и нужные поступки. Здесь еще нужен подходящий состав крови, потому что состав крови у всего Окружения одинаков, и людей с другим составом крови Окружение не терпит, оно их отторгает и уничтожает.
В ООО «Светлый путь» Окружение было опытное и монолитное. Павел Иванович, даром что давно был знаком с Саморядом, войти в него не смог.
Дело было, пожалуй, именно в разном составе крови. Окружение смотрело на Павла Ивановича подозрительно, постоянно ожидая от него подвоха. Терпеливое Окружение выжидало момент, когда можно будет уничтожить чужого Павла Ивановича раз и навсегда.
Пестель Окружения не боялся. Он наивно полагал, что его знания, опыт, умения, наконец, приближенность к Саморяду – эдакий непробиваемый щит. Павел Иванович не знал: нет таких щитов, в которых Окружение рано или поздно не найдет брешь.
Когда он шел по очередному вызову в кабинет Саморяда, то даже не подозревал, как скоро Окружению представится такая возможность.
К счастью, в кабинете никого из Окружения не было. Зато ждал стакан чая.
– Здорово, сынок! – широко улыбнулся Саморяд, и это предвещало разговор о больших деньгах.
На этот раз Павел Иванович не ошибся.
– Давай, сынок, еще раз проговорим нашу телевизионную историю. Ты проверил: надо ли нам еще какие-нибудь новые организации создавать или достаточно тех, что есть? В общем, расскажи мне, что ты обо всем это думаешь.
Павел Иванович хорошо знал, что означает этот вопрос. Дело в том, что Иван Петрович Саморяд очень любил, чтобы его сотрудники пересказывали ему то, что он сам им рассказал несколько дней назад. Он даже получал некоторое удовольствие слушая, как точно транслируют подчиненные его собственные выводы.
Павел Иванович давно смирился с этой странной привычкой начальника, подчинился ей. И теперь он пересказывал то, что несколько дней назад слышал в этом же самом кабинете.
– Итак, мы проводим телевизионный марафон «Дети – наше светлое настоящее». Указывается счет нашего фонда. На счет идут деньги. Вы на марафоне блистаете и выглядите защитником всех обездоленных детей.
– Ага, – кивнул Саморяд, видимо не уловив иронии. – Это очень важно. Очень.
– Целевой взнос попадает на наш счет. Дальше он рассылается в наши организации с конкретными задачами: купить в детские дома то-се, пятое-десятое. Дальше – по схеме. Некоторые суммы просто исчезнут. У некоторых директоров детских домов и интернатов наши люди подпишут бумаги, что директора получили того-то и сего-то на пять тысяч долларов: две ему – три нам… Важно, чтобы директора чувствовали себя не обманутыми, а обрадованными, что не трудно, учитывая их нищету. Директора домов и интернатов споют вам осанну. Придуманная вами акция дает возможность петь эту осанну долгие летние, осенние, зимние, а может, еще и весенние дни. Специально обученные и подкормленные люди из СМИ обеспечат этот длительный крик восторга… – Павел Иванович перевел дыхание. – Иван Петрович, что я буду мучить вас деталями давно отработанного дела, все же и так понятно.
– А если проверка? Сейчас вроде новые времена наступают.
– Новые времена у нас наступают периодически, и на законы нашей жизни они никак не влияют. Я много раз объяснял вам, Иван Петрович: проверки неожиданными не бывают. И как себя во всех этих случаях вести, я прекрасно знаю.
– Это, сынок, я и хотел от тебя услышать. Иван Петрович заговорил еще о чем-то, столь же бессмысленном. Павел Иванович его не слушал. Он поймал себя на том, что его собственный, годами отработанный цинизм вдруг стал ему неприятен, если не сказать – противен.
Он вдруг вспомнил свой интернат № 1 города Великая Тропа и то, как все время хотелось вкусно поесть. Голодать они никогда особенно не голодали, но хотелось не пожрать, а именно поесть в свое удовольствие, радостно и спокойно.
И еще он вспомнил, как мечталось тогда: вот кончится интернатовская жизнь, и он, свободный Пашка Пестель, зашагает по улице рядом с какой-нибудь красавицей, и будут у него в кармане звенеть лишние деньги – тогда казалось, что если деньги лишние, то они непременно должны звенеть, – и купит он своей девушке букет цветов. Цветы были настолько бессмысленной и ненужной тратой, что если ты мог позволить
