в киотах, чтит и бережно охраняет. Староверы, несомненно по обычаю предков, почтение к этим живописным изображениям спасителя, богоматери и святых угодников довели даже до крайности, например прикрепляя занавеси и задергивая лики от всех приходящих православных. Впрочем, во многих местах завешиваются иконы во время пиршеств, пляски и других развлечений; нельзя сидеть в шапке, свистать: все это большой грех.
Иконопочитание во всей Руси простирается с древнейших времен до того, что если и существовал (еще до Грозного) иконный ряд в Москве и ими «торговали», продавая на деньги, тем не менее этот термин к иконам неприменим, а заменен словом «менять», «выменивать». Когда в 1540 г. псковичи усомнились в приобретении принесенных на продажу «старцами-переходцами из иных земель» изображений Николы и Пятницы «на рези в храмцах» (изваянных из дерева в киотах), новгородский владыка сам молился на эти иконы, перед ними молебен пел, проводил до реки Волхова на судно, а псковичам наказал эти иконы у старцев «выменять» и встретить их соборно. Понятие о боге и купле, очевидно, не совмещается в уме нашего народа, как не совмещалось оно и во времена язычества. Исстари же ведутся и особые приветы и приспособлены разные приемы в соответствие почитанию икон, называемых и «святынею» и «божьим милосердием». «Честь да место — господь над нами — садись под святые!» — привечают гостя и «кладут» под святые умирающего, вживе обмытого и одетого в саван. Если таковой больной поправился, выздоравливает от тяжкой болезни, про него говорят, что он «из-под святых встал». Зато говорят также и надвое: «Хоть святых вон выноси» — про тех, которые врут не в меру, «и святых выноси и сам уходи», и про бестолковый гам и крик на миру в замену обычного «поднялся содом»: пусть святые иконы не видят греховных людских развлечений и не слышат свиста пустодома. И действительно, выносят прежде всего святые иконы на случай пожарного бедствия в деревнях и при переходе из старой избы во вновь построенную и т. д. Объединявшая Москва, забирая под свою высокую руку обессилевшие удельные города, этим же способом пользовалась как чрезвычайно ловким политическим приемом. Все нижнее тябло в иконостасе большого Успенского собора украшено таковыми иконами-палладиумами из разных русских стран, как победными трофеями. К числу таковых относятся также и колокола, о чем я уже имел случай упоминать в своем месте. Здесь, вероятно, и начало вышеприведенному и повсюду распространенному изречению.
НЕ В БРОВЬ, А ПРЯМО В ГЛАЗ
Общеизвестное изречение это можно было бы обойти без разъяснения, тем более, что и пословицы наши на большую часть имеют недоброе свойство «колоть не в бровь, а прямо в глаз». Не столько личная привычка искать начала в исторических событиях, сколь требовательность со стороны вынуждает иногда останавливаться на таких намеках, которые могут быть и сомнительны, но более или менее освещают самый предмет и придают жизненный смысл ходячему выражению. Такова между прочим на указанную тему легенда, сохранившаяся у казаков и разъясняющая так называемый «второй паек». Вот как записана она в «Терских Ведомостях».
«В стародавнюю пору у Грозного Царя Ивана Васильевича была война с татарами. Долго воевали они, но война ничем не кончилась. Вот татарка и говорит Грозному Царю:
— Не будем больше воевать, а вот мы вышлем бойца, а вы, русские, своего высылайте. Если наш богатырь побьет вашего, то все вы наши рабы, а коли ваш победит, то мы будем вечными рабами русских.
Подумал Грозный Царь и согласился. Выходит с татарской стороны великан саженного роста и хвалится над русскими:
— Кто, мол, такой явится, что со мной вступит в бой великий: убью его, как собаку поганую.
Глубоко вознегодовал Грозный Царь за такую похвальбу нескромную и решил примерно наказать злого татарина. Сделал он клич по всей рати… Долго не находилось охотника. Грозный Царь начал уже сердиться. Но вот нашелся один, — так, небольшой казачишка. Идет к государю, в ноги кланяется и говорит:
— Царь-батюшка, не прикажи казнить, — дозволь, государь, слово вымолвить.
Приказал Грозный Царь встать, приказал слово сказать.
— Я даю свое слово, — говорит казачишко, — великий царь, что убью этого поганого татарина каленой стрелой, прямо в правый глаз; если ж этого не сделаю, то волен ты, государь, в моей жизни…
Вышел он на поле ратное, навел тетиву на тугом луке и угодил стрелой татарину чуть повыше глаза правого, прямо в бровь. Повалился злой татарин, а казачишко бросил лук и стрелы и пустился в бег… Царь послал гонцов за ним… Привели его к государю.
— Ты что же бежишь, ведь ты же убил врага лютого, — говорит Грозный Царь.
— Да, царь, — батюшка, врага-то я убил, да слова своего не выполнил: попал не в глаз, а в бровь, и стыдно стало мне явиться пред твои очи государевы.
— Я прощаю тебя, — говорит Грозный Царь, — и хочу наградить тебя за такую услугу немалую!
— Спасибо, государь, что ты хочешь дать радость твоему рабу недостойному. Вот моя просьба к тебе. Я не буду просить многого, а коль возможно, то пусть жене моей, когда я на службе, идет второй паек, а коли будет Твоя милость, то и всем женам казачьим.
Возговорил тогда царь-батюшка, повелел давать второй паек всем женам казачьим, да прибавил:
— Пусть будет паек этот на веки вечные неизменным, поколь будет стоять Земля Русская.
С тех пор и получают казаки второй паек».
КОНЦЫ В ВОДУ
Это изречение стараются объяснить также историческим путем, приписывая Грозному новый способ казней, смирявших заподозренных в измене новгородцев. Толкуют так: с камнем на шее велел царь бросать граждан в реку Волхов и, стало быть, на дне его хоронил концы мучений жертв и успокаивал свою мятежную совесть. Играли ли камни тут какую-либо роль — сомнительно. Точные известия показывают лишь то, что обреченные на потопление жертвы отвозились привязанными к саням к Волховскому мосту. С него и бросали в реку мужчин. Жен и детей со связанными руками и ногами свергали с другого какого-то высокого места. Младенцев привязывали для той же цели к матерям. Камней, очевидно, на шеях не было, потому что дети боярские и стрельцы обязаны были ездить на челноках по Волхову и прихватывали баграми, кололи копьями и рогатинами и усиленно погружали таким способом на дно реки. Так делалось ежедневно в течение пяти недель. Несмотря на такую доступную справку, один из толковников счел нужным сослаться еще на времена бироновщины, и на основе преданий повторил рассказ о таком же способе казней, производимых однако втайне, чтобы скрыть следы. Сообщение вероятное, но оно не имеет за собою точно проверенных исторических данных хотя бы по мемуарам иностранцев.
КАНДРАШКА ХВАТИЛ
Постиг внезапный и даже роковой смертельный удар, по предположению историка С. М. Соловьева, как обиходное выражение господствует со времен Булавинского бунта на Дону в 1707 году. Бахмутский атаман «Кандрашка» Булавин (Кондратий Афанасьев), избрав себе в шайку Ивашку Лоскута, Филатку Никифорова и иных гулящих людей (человек с 200) убил князя Долгорукова, офицеров и солдат. «И старшин также хотел добить, но не застал, потому что, в одних рубашках выскочив, едва ушли. И они, воры, за ними гоняли и за темнотою ночи не нашли, потому что розно разбежались».
