– Так… так… – пробормотал он, пятясь. – И деваться нам некуда. Ежели в мастерскую до вечера я «Каботажника» не загоню, встанем посреди Крыма и тогда можем сразу себе могилы копать. – С этими словами он развернулся и побежал назад.
Выпрямившись, я зашагал к автобусу.
– Святой мутант, ну, некуда деваться! Ремонт срочно нужен, без ремонта «Каботажник» в любой момент встанет. И горючки нет почти… И не взлететь щас… Надо в Херсон-Град въезжать – и это прямо перед тем, как на него гетманы нападут!
Солнце сползало к горизонту. «Каботажник» катил между скалами, длинная тень скользила по камням сбоку. Под днищем громко дребезжало, мотор глох уже трижды, и Чак со страшными проклятиями запускал его. Он дважды заставлял меня перекидывать гофрированные шланги между баками, стоящими вокруг трубы в центре отсека, и теперь из того, в котором еще оставалась солярка, доносилось приглушенное хлюпанье, какое бывает, когда остатки воды утекают в трубу.
– Хорошо хоть почти приехали. Щас за скалами этими пустырь начнется городской.
Сидя на лавке возле кабины и протирая ветошью втулку, которую Чак снял, отключив привод на воздушный винт, я спросил:
– Что Херсон-Град вообще собой представляет?
– Город-базар, тем и живет, – пояснил карлик. – И стоит он на месте, где, говорят, до Погибели большие железные авиетки опускались.
– Что опускалось?
– Ну, как у небоходов, у них же не токмо дирижабли вроде моего «Каботажника», у них еще авиетки есть.
Он оглянулся на меня и добавил с деланным сочувствием:
– Не помнишь, болезный? Эк тебя по башке-то приложили. Ну, навроде птиц они, понимаешь? Только из дерева да этого… люминия всякого. Корпус такой, в нем пилот сидит, по бокам крылья, впереди пропеллер крутится. Движок там, лонжероны разные. Летают. Быстрее, нежели дирижабли, гораздо быстрее, но зато в воздухе долго держаться не могут. Дирижабль, понимаешь, легче воздуха…
– Как это? – не понял я. – Что ты плетешь?
– А и не плету я, малый! – тут же взвился Чак. – Это паук паутину плетет, а я дело говорю! Ты слушай и не перебивай старших! О чем я? Да! Дирижабли легче воздуха, если в совокупности брать всех составляющих, включая газ, который в баллоне, понимаешь ты? А авиетки – они по-любому тяжелее, в них совсем газа нет, только подъемная силища, которую пропеллер создает с крыльями. Потому они не могут просто так висеть, а только двигаться, носиться туда-сюда как оглашенные. Для этого им горючки нужно немерено. Соответственно, они легкие, юркие, а все равно подолгу не летают. Но! Я ж сейчас не о том совсем. Вроде у древних были такие авиетки, называемые самыми-летами… нет, само…
– Самолет, – сказал я. – Самолеты, так они назывались. Меня этому учили.
– Кто учил? – удивился Чак. – Правильно говоришь – самолеты. Откедова это слово знаешь?
Я пожал плечами, проверяя, хорошо ли почистил втулку.
– Учитель мой. То есть я так думаю… управителя ведь в детстве должны были обучать? Должны. Ты не слышал такое имя: Орест?
Чак покачал головой.
– Откуда ты его взял?
– Всплыло в голове, уже когда из ущелья сбежали. А еще пару раз вспоминался такой старик худой. Может, это он и есть? Короче, я всякие слова старые иногда вспоминаю: термоплан, самолет, автобус. И мне кажется, что им меня выучили в детстве, ну как будущего управителя.
– Так ты ж не управитель вроде как?
– В том-то и дело: иногда мне кажется, что нет, а иногда…
– Ладно, я ж не о том. А, тощие, пошли прочь отсюда!
К автобусу выскочили несколько облезлых песчаных шакалов, дикие глаза их горели злобой, из розовых пастей летела слюна. Заливаясь лаем, шакалы метнулись к машине сбоку, и Чак крутанул руль им навстречу. «Каботажник» накренился, вильнул, под бортом раздался визг, потом еще более злобный лай.
– Я думал, их панцирники давно всех перегрызли, – проворчал Чак, добавляя газу. – Но между скал еще живут. Так, про что я? Да, у людей до Погибели были такие большие железные авиетки, самолеты то бишь. Но им для взлета и посадки нужны были длинные полосы ровные, ну чтоб разбег взять или затормозить, наоборот. В любом месте такую полосу не сделаешь, потому для самолетов строили…
– Аэродромы, – кивнул я. – Так их называли.
– Да что ж ты перебиваешь меня всю дорогу?! – обозлился Чак. – Помолчи уже, дай до конца обсказать! Правильно, аэродромы! И вот Херсон-Град – он не на месте бывшего города, который до Погибели Херсоном назывался, нет – он стоит на месте такого вот аэродрома. Большущего, там тех самолетов… ну, много. Вернее, останков их. Папаша твой покойный продал все оружейникам харьковским, тем люминий был нужен. Так вот, в центре, стало быть, вышка высокая, башня то бишь, под ней постройки всяческие, вокруг аэродром, а дальше домишки. Вот та башня и есть Большой дом, где управила херсонский со своими приспешниками обретается. Живет он вообще-то с податей, которые ему купцы платят за то, чтобы в Херсон-Граде торговать, ну и еще там мастерских много. На краю – беднота, воры, побродяжки всякие, их при Альбе Кровавом много стало. Еще гаражи там. Гостиницы в шатрах. Ну и много лавок старьевщиков.
– Старьевщиков? – переспросил я.
– Ну да, ну да. Это такие людищи, которые по развалинам шастают, по всяким захоронениям древним, могильникам и старые разные вещи ищут с риском для, понимаешь ли, жизни. Технику всякую древнюю, приборчики, механизмы.
– Самолеты, – повторил я раздумчиво, кладя втулку на лавку. – Самолеты… и у них есть крылья.
– Чё ты там опять бормочешь?
– Крылья. – Я поднялся и стал протирать руки чистой тряпкой. – Крылатая могила.
– Чё? – Он оглянулся.
– Тебе такие слова не знакомы – «крылатая могила»? Мира это сказала в термоплане.
– Помню, – кивнул он. – Я ж вас подслушивал тогда.
– Подслушивал? Как это, ты ведь в кабине был?
– Ну так и чего теперь, уже и подслушать нельзя? Хозяин завсегда должен знать, что в его доме происходит. Ну, чё ты глазами на меня лупаешь? Трубка у меня вдоль борта идет, и ежели я в кабине к ней ухо прикладываю, так слышу, об чем на корме толкуют. Я ж и клиентов иногда у себя вожу, да опасных клиентов. Народ на Крыме суровый, надо остерегаться.
– Значит, ты слышал и про то, что я что-то нашел под Крымом?
Мы почти достигли конца скал. Чак прибавил скорость.
– Ну так а почему, человече, я с тобой дальше вожусь? – спросил он. – Думаешь, из любви к большакам? Из уважения к чину твоему управительскому? Я потому тебя на «Каботажнике» своем терплю, чтоб ту штуку увидеть, которую ты под Крымом нашел! Я страсть как всеми этими делами увлечен! Я, понимаешь ли, когда-то солнечные батареи хотел… Не вышло, кремний негде достать. Но они у меня лежат разобранные, в месте одном спрятаны. И я все надеюсь кремний в нужных количествах раздобыть, да не простой кремний, мне особый нужен. А где его взять? Только из машины какой древней выколупать. Вот я «Каботажника» себе сделал, Ставридес с этим помог, есть тут такой. И летаю на нем, кремний ищу. Хочу батареями, понимаешь, дирижабль свой оснастить и улететь подальше.
– Но слова Миры могут быть враньем, – предупредил я.
– Знаю, знаю! Кто не рискует, тому не лететь за горизонт.
– Так вот, Мира упомянула какую-то крылатую могилу. И теперь я подумал: а что, если это как-то связано с аэродромом…
– Да чё там думать! – замахал руками Чак. «Каботажник» качнулся, и карлик вцепился в руль. – «Крылатая могила» – так кабак называется на краю Херсон-Града. Думает он, мыслитель!
Скалы закончились, и автобус выкатил на пустырь, за которым начинался Херсон-Град. Я вошел в кабину, встал возле карлика, держась за поручень на потолке.
Окраину города занимали по большей части приземистые лачуги красно-коричневого цвета. Неказистые
