прозрачной, за нею открывался зал со стеклянным куполом. Там мерцало изображение Земли в 3D. Вокруг планеты кружились маленькие красные смерчи-спирали, между ними то и дело протягивались тонкие линии, порой такая линия устремлялась к Земле, и тогда внизу вспыхивал красный световой круг, расходящийся по голубому шару планеты. Под голограммой стояли трое и оживлённо жестикулировали, тыча вверх пальцами. Один держал дистанционку, нажимал на кнопки и крутил джойстик, отчего смерчи то вращались быстрее, то замедлялись. Когда мы уже почти прошли коридор, между всеми спиралями одновременно протянулись изогнутые и прямые линии, составившие объёмную решётку-куб. Она опустилась на планету, накрыв её. Мигнула. Мне показалось, что шар из голубого стал болотно-зелёным, а очертания континентов как-то уродливо, отталкивающе изменились. Я приостановился, чтобы посмотреть, но один из конвоиров молча толкнул меня в спину, и зал с куполом остался позади.
Мы прошли мимо дверей, на которых был изображён череп с костями, разминулись с двумя учёными, спорившими на ходу. До меня донеслось:
— Нет, онтологическая основа метасистемы одинакова для всех вариантов.
— Но различные исходные параметры могут привести к существенным изменениям конечных условий. Там может отличаться всё, от базовых законов до каких-то мельчайших деталей…
Потом был ещё один коридор со стеклянной стеной, за которой находилось помещение с круглым столом в центре. На нём, закреплённая на кронштейнах, на боку стояла металлическая полусфера с решёткой на выпуклой стороне и пультом на плоской. Сидящий на высоком табурете человек в белом комбезе и шлеме с прозрачным окошком нажимал на кнопки. Воздух перед решёткой дрожал — казалось, оттуда бьёт едва видимый луч какой-то энергии, — а у стены из пластиковой кадушки с водой торчало нечто, что я поначалу принял за кусок светло-коричневого хозяйственного мыла размером с тумбочку. Эта штука, на которую и был направлен луч, мелко дрожала и плавилась, верхушка её курилась желтоватым дымком, плыла, как лед на сильной жаре, крупные капли стекали в воду.
— Это что такое? — удивился я, показав на «мыло», но не получил ответа.
В конце концов меня привели в светлую комнату, похожую на операционную, посреди которой стояла койка на колёсиках, заправленная белоснежной простынёй. Один из конвоиров буркнул:
— Раздевайся и ложись.
— Что, эксперимент здесь будет? — спросил я.
— Раздевайся, — повторил он, кивнув на столик возле койки.
Я покачал головой:
— Нет, сначала я хочу поговорить с Губертом.
— Ну, ты! — Второй охранник шагнул ко мне, взявшись за короткую чёрную дубинку на поясе. — Делай, что сказали.
Раздался голос доктора Губерта:
— Разин, выполняй указания персонала. Сейчас моя помощница снимет твои параметры. Эксперимент начнётся немного позже.
Голос лился из динамика где-то под потолком. Я повернулся, задрав голову, увидел глазок видеокамеры в стене над шкафом и посмотрел прямо в неё.
— Я есть хочу. На той базе кормили только перловкой. Никаких экспериментов на пустой желудок, понятно?
После паузы Губерт сказал:
— Я распоряжусь. А теперь разденься и ложись.
Когда я сделал это, появилась молодая женщина в белом комбинезоне, катившая перед собой столик, заваленный всякими инструментами. Она взяла у меня анализ крови из вены, помигала в глаза световым карандашом, померила давление; надев мне на голову металлические обручи с проводами, сняла энцефалограмму.
Из динамика опять раздался голос доктора:
— Сколько ещё, Элла?
— Закончила, Леонид Анатольевич. — Она впервые посмотрела мне в глаза и добавила: — Одевайтесь.
Я натянул комбез. Столик, на котором лежали медицинские инструменты, включая пару скальпелей, стоял рядом, но незаметно стянуть что-то оттуда не было возможности: охранники у двери не спускали с меня глаз.
Надевая мокасины, я обдумал другой вариант — схватить скальпель, приставить к шее Эллы и скомандовать конвоирам, чтобы бросили оружие… Нет, тоже не получится. По ним хорошо видно, что они успеют достать пистолеты и открыть огонь прежде, чем я проверну всё это, а если не успеют, то мои угрозы перерезать девице горло не помешают им хладнокровно стрелять.
— Михаил, подопытного в столовую номер три, — приказал Губерт. — Там всё готово. Пятнадцать минут на обед, потом в центральный зал. Элла, с результатами анализов немедленно ко мне.
Вскоре мы оказались в небольшой опрятной столовой. Здесь всё было пластиковым — мебель, панели на стенах, тарелка, блюдце, даже ложка, вилка и нож, поджидающие меня на столике у двери.
— Стой! — Конвоир шагнул к столу и забрал оттуда маленький белый ножик. — Теперь садись. Ешь быстро.
За десять минут я разделался с тушёным мясом, салатом и стаканом апельсинового сока. Вытер губы салфеткой, встал и зевнул, потянувшись:
— Поспать бы сейчас.
Вместо ответа конвоир взял меня за плечо и подтолкнул к двери.
Потом были несколько коридоров, комнаты, тихо переговаривающиеся люди в разноцветных комбинезонах и непонятные приборы. Распахнув очередную дверь, охранник сказал мне:
— Шагай.
Я оказался в небольшом зале с керамической плиткой на стенах. В центре его была слегка приподнятая над полом железная площадка, опоясанная трубой метрового диаметра, то ли из дымчатого стекла, то ли из полупрозрачного пластика. Вокруг вились провода, по углам зала высились массивные ёмкости, полные бледно-жёлтой вязкой жидкости, внутри которой то и дело всплывали пузыри.
На краю площадки доктор Губерт, облачённый в ярко-оранжевый комбинезон, рассматривал рулон компьютерной распечатки, которую перед ним держала Элла.
— Как настроение, Разин? — спросил Губерт, не поднимая головы. — Ложись туда.
Посреди площадки на раскладных кронштейнах стояла пластиковая плита-лежак с фиксаторами для рук и ног. На ней чёрной краской была нарисована восьмерка — или знак бесконечности, это с какой стороны смотреть.
Я не двинулся с места.
— Вначале расскажите, что за эксперимент.
Тут Губерт впервые взглянул на меня.
— Зачем? — спросил он немного удивлённо. — Тебе это ничего не даст, абсолютно ничего. А объяснения довольно сложны и займут много времени. Ложись.
— Нет, сначала вы всё расскажете.
С лёгкой досадой доктор кивнул охраннику, стоявшему позади меня:
— Миша, пожалуйста…
Я не успел обернуться — конвоир ткнул меня дубинкой между лопаток.
Что-то подобное я видел у коменданта авиабазы в Казахстане, только та дубинка громко трещала, а разряды выдавала послабее, когда комендант испытывал её на местных дворнягах.
Меня тряхнуло, ноги подогнулись, и я повалился на пол. В голове будто молния полыхнула. Всё потемнело — и когда я опять смог видеть, охранники волокли меня к лежаку из пластика.
Тихо клацнули фиксаторы на запястьях. Зрение прояснилось, и я понял, что два бледных овала — лица склонившихся надо мной доктора и Эллы. Раздались шаги, в поле зрения появился узколицый парень в белом комбезе, с папкой в руках. Тот самый, что приходил ко мне в камеру и снимал какие-то показатели. Губерт, выпрямившись, что-то сказал ему и опять склонился надо мной, упёршись рукой в край лежака. Я повернул голову и увидел прямо перед глазами его пальцы и перстень с квадратным чёрным камешком, украшенным инкрустацией: что-то вроде толстой шестерни, а в ней — человечек. Перевёл взгляд обратно
