для перевозки куриных яиц меня. Может, все его машины были заняты.
— Так! — сказал Миха, толстый коротышка в клетчатой жилетке с часовой цепочкой, свисающей из кармашка, и коротких полосатых штанах. — Привез, Музыкант? Показывай.
Я хотел оттянуть этот момент. Поужинать сначала в кнайпе, поговорить с парнями из «Банды четырех», стребовать с них долг, выпить пива — и лишь потом идти к Михе. Но не тут-то было, он из окна увидел, как «Зеб» въезжает в гараж, или кто-то другой заметил и побежал докладывать ему.
Я молча поднялся по лестнице. Миха, Захар и Арсен протопали следом, а Леш с Карловым обошли самоход и разглядывали рваную дыру на месте выхлопной трубы.
— Хорошо тебя отутюжили, — сказал Миха. — Кто это был?
— Кетчеры, — я открыл люк. — Причем странные какие-то.
Он внимательно глянул на меня.
— Чем странные?
— А тем… ладно, — махнув рукой, я провел их с Захарием по лестнице в трюм и показал все, что осталось от груза.
Осталось мало — ящики раздроблены, большинство перевернуты, яйца водяных курочек высыпались из них. Пол трюма покрывала неаппетитная смесь из давленных желтков, белков и осколков необычной голубой скорлупы.
Захарий, обозрев трюм, молча ушел обратно. Это не его дело.
Зато это было дело Михи. Он сразу побагровел, замахал руками и тонким голоском выкрикнул мне в лицо:
— Музыкант, это что такое?!
— А ты не видишь? — спросил я хмуро. — Твой товар.
— Товар? Товар?! Нет тут никакого товара! Это называется бой, а не товар!
— А что ж ты хотел, по мне из «гатлинга» стреляли и динамитом швырялись.
— Ты должен был груз сберечь! — Он попытался схватить меня за воротник, и тогда я не выдержал.
Я устал, глаза слипались, хотелось есть, в горле пересохло, а тут этот мелкий гад скачет вокруг, визжит да еще и дергает ворот моей куртки, а она, между прочим, считай что новая, всего три сезона ношу… В общем, схватил я его самого, приподнял и прижал спиной к переборке. Думал врезать для острастки по надутому брюху, но все же не стал этого делать, лишь сказал в красную морду:
— На ферме вашей ящики ставили. Паковали, в трюме крепили… Ваши батраки, ваши с Христой. Если б нормально закрепили — они б не посыпались! А крышки почему с них послетали?!
— А ты должен был проверить, как груз в трюме уложен! — выкрикнул он.
— А я и проверил! — заорал я, распалившись пуще прежнего. — С виду все нормально было! Вернусь на вашу ферму — пристрелю тех сволочей, которые ящики мне грузили, передай это Христе!
— Я передам! — завопил он, брызгая слюной мне в лицо, и пришлось отпустить его. — Я Христе все передам! Он с тебя шкуру спустит и на рогатинах растянет! Он тебя самого на рогатине растянет! Распнет, как того мутанта, чтоб груз его не гробил!
— Да брось, — сказал я устало и шагнул к лестнице. — Это всего лишь яйца водяных курочек. Сколько они стоят? По пять медяков за ящик…
— Яйца всего лишь?!! — выкрикнул Миха мне вслед и, подскочив, дернул за плечо так, что пришлось повернуться. — А ты видел, какого они цвета?! Это голубые яйца! Голубые!!
— Ну так и что? — не понял я. — Да хоть розовые.
— А то, что это новая порода! Христа этих куриц много сезонов выводил, чтоб они такими яйцами неслись… Они по серебряку за пару стоят!
— Это еще что за цены? — удивился я. — Ты что плетешь? Ну, я тебе дам щас краску, выкрась свои яйца в голубой цвет — никто за них серебряка не даст.
Миха глубоко вдохнул, положил ладонь на грудь, помассировал ее и заговорил тише:
— Это особый сорт, Музыкант. Особая порода курочек. Опытная. В таких яйцах эти… белки какие-то невероятные, и еще что-то есть, чего в обычных нету. Кальций какой-то. И они вкусные, вкуснее обычных. Для Христы они как дети малые были. Любимые. Он столько с ними возился, и так уж горд был, что вывел наконец эту долбаную породу… Стоят они дорого, очень. А у тебя семь ящиков побилось! За этот товар, за то, что ты его не довез в сохранности, Христа тебе такой счет выставит…
В люке показалась голова Захария. Окинув нас взглядом, он сказал:
— Любезничаете? Слушай сюда, Музыкант. «Зебу» почти каюк. Бензонасос считай что полетел. По борту левому стойку менять да и обшивку не мешало бы новую. Еще аккумулятор… Ну короче, Карлов с Лешем тут прикинули: восемь монет. И это минимум, по знакомству, за работу мы только так… на водку с закусом с тебя возьмем.
— Восемь… где ж я сейчас возьму столько серебра, Захарий? — возмутился я.
— Серебром? — удивился он. — Очнись, брат. Я ж сказал: бензонасос менять надо. Стойку. Еще амортизатор там у тебя потек, ремень генератора порвало. Восемь золотых. А может, и больше.
— И потом что? — сочувственно спросил Кукурузный Дед.
— Да что… — Я вылил в себя стопку, закусил сухариком и откинулся на стуле, разглядывая кнайпу на первом этаже «Злого киборга». Грязно, шумно,
Кукурузный Дед, малый лет семнадцати с соломенными волосами и конопатым круглым лицом, тоже опустошил свою стопку. Некоторые музыканты одеваются в черную кожу, обвешиваются всякими заклепками, цепями и клички берут — Черный Змей, Монстр Пустоши, Железный Дровосек… Но таких среди моих клиентов мало, чернокоженщики обычно исполняют другую музыку, погромче и пожестче. У «Банды четырех» имидж простецкий: соломенные шляпы, просторные домотканые рубахи, сандалии из тростника. Ну и музыка у них соответствующая… примерно такая, как я сочиняю. А значит, и сценические псевдонимы эта братия себе выдумывает под стать.
— Потом Миха назначил цену: за груз пятерка золотом.
— Пять золотых за какие-то яйца?! — поразился Буйвол, барабанщик группы.
— Голубые яйца, — пояснил я. — Особый сорт. Я его послал, конечно… Не сорт, Миху. Ну, поторговались и сошлись на трешке.
Буйвол мотнул наголо бритой головой на толстой шее.
— Все равно много, — прогудел он пьяным голосом.
— Ну да, и еще ж ремонт. Хотя Захарий может подлатать пока забесплатно, чтоб только «Зеб» ездил, а остальное потом, когда я деньгами разживусь с доставок. Но Миха сказал: если я из Рязани смоюсь не расплатившись, Христа так разозлится, что может запросто наемников подрядить, чтоб меня завалили, и «Зеба» себе забрать.
Буйвол уставился на меня блестящими глазами, выпятив челюсть.
— Боишься?
Я криво улыбнулся.
— Ротника… нет, не боюсь. Но ситуация плохая.
Икнув, он разлил настойку по стаканам, выпил, не дожидаясь остальных, ухватил из тарелки горсть жареных земляных орешков и отправил в пасть.
— Так што делать думаешь, Музыкант? — прошамкал Буйвол, жуя.
— А что… для начала с вас деньги получу.
Я еще выпил, закусил сухариком и достал трубку. Пока раскуривал, к нам, сжимая сразу четыре кружки пива, протолкался Пыльный, самый старший участник группы, гитарист и певец. Водрузив кружки в центр стола, он сел между мной и Кукурузным Дедом.
— Три серебряка, — сказал я ему.
— Музыкант, брат, — Пыльный обнял меня за плечи, придвигая кружку. — Ты выпей, потом разберемся…
