Елену. Возможно, объявят воровкой. Как этого не хочется, но ее нужно пока оставить здесь, у себя. А может быть, хочется?»
Он ехал на извозчике в Главный штаб. Прогуливавшиеся дамы обращали свое внимание на красивого полковника, проезжавшего мимо. Полковник, предавшийся грустным размышлениям, не обращал внимания ни на дам в легких летних платьях, ни на чудную, редкую для столицы солнечную погоду. Мысли его занимал этот чек на предъявителя. «Что за банк? Кому принадлежат его активы? Даже оприходовать эти деньги проблема. Хотя оприходовать – наоборот, проблем не будет. Не ворует теперь разве только ленивый. Скажи он, что не знает, как оприходовать эти деньги, и его поднимут на смех». И все же брало верх профессиональное любопытство: «Чьими финансовыми услугами пользуются проходимцы? Почему так сложно? Не к министру же финансов Коковцеву обратиться за разъяснениями? Хотя почему нет? Как раз министр финансов и может пролить свет в этом темном деле. И опять же... Что из этого следует? Ну будет он знать. А сделать что он сможет, кроме как поделится информацией с Гневной. Эх, Ники, Ники, куда ты ведешь Россию и себя! Хотя Ники уже никого никуда давно не ведет. Не хочется верить, что теперь, как ворованную лошадь, ее тащит под уздцы Распутин». Как ему, дворянину, офицеру, была противна даже мысль, что бывший конокрад в этот раз уворовал саму Россию! «И все же нужно встречаться со Столыпиным и с его помощью затем встретиться с министром финансов Коковцевым», – подвел он итог своим терзаниям.
Двуколка остановилась. Степанов поднял глаза и увидел городового. Невольно вздрогнул из-за сегодняшнего происшествия. Городовой отдавал ему честь. Дальше нужно было пройти пешком. Дожили. После революции 1905 года были введены ограничения для транспорта вблизи некоторых государственных учреждений. Как будто это могло спасти от террористов! Он рассчитался с извозчиком и пешком направился в направлении Главного штаба. Не доходя нескольких метров до знаменитой арки, он увидел молоденького офицера, которого сразу же узнал. На экзамене в академию подпоручик показывал прекрасные знания по всем предметам и, что особенно поразило Степанова, по иностранным языкам. В академии полковник вел семинары по разведывательной работе и потому обратил внимание на этого молодого человека. Подпоручик стоял в явном замешательстве и растерянно смотрел на Степанова. Степанов поприветствовал подпоручика в ответ, но не прошел мимо. Остановился. Что-то говорило ему, что нужно остановиться. Левой рукой молодой офицер держал папку для бумаг, обтянутую коричневой кожей. Сам же стоял по стойке «смирно».
– Вы что-то хотите мне сказать?
– Подпоручик Мирк-Суровцев! – представился офицер.
– Вспомнил. Почему вы находитесь здесь? Что-то случилось?
– Ваше высокоблагородие, я обойден при зачислении в академию. – Голос подпоручика дрогнул.
– Что значит обойден? Вы хотите сказать, что не зачислены?
– Никак нет. Именно обойден. Я был в списках зачисленных, а вчера был вызван в академию и мне было объявлено, что...
«Того и гляди расплачется, – подумал Степанов. – В таком вот состоянии и стреляются молодые подпоручики. Любая несправедливость для них смерти подобна. Чистые наивные души».
– А это, – полковник указал на папку, – надо полагать, прошение на высочайшее имя? Дайте сюда! – Степанов взял папку из рук подпоручика. – Я разберусь. А вы пока погуляйте по Невскому проспекту. Ровно через час подойдете сюда. – Распорядился полковник и, резко повернувшись, решительно зашагал под своды арки.
Суровцев слышал, как хлопнула одна из дверей и эхо гулко отозвалось в зажатом пространстве. Он видел двери по бокам аркового прохода, но не предполагал, что ими пользуются офицеры Генштаба. Ему почему-то казалось, что эти двери предназначены для вспомогательных служб, а офицеры Генерального штаба входят только через центральный вход. Многие так и делали, но не Степанов, знавший прекрасно все здание и предпочитавший сокращать переходы.
Не зная, горевать ему или радоваться, по совету полковника подпоручик Сергей Мирк-Суровцев отправился на Невский проспект.
Степанов же, покружась в лабиринте лестниц и переходов, известных, кроме него, наверное, только смотрителю здания, направился в одну из многочисленных канцелярий штаба.
Необходимо сказать, почему он решил принять столь живое участие в судьбе подпоручика. Поступать в Академию Генерального штаба офицер начинал еще в своем полку. Наиболее достойные затем держали экзамен уже в дивизиях. Принимали эти экзамены исключительно бывшие выпускники академии. За дивизионным экзаменом следовал экзамен при штабе армии или военного округа. Из 1500 поступавших в округе к дальнейшим экзаменам допускались 400—500 человек. И уже из этой группы достойных офицеров 100—120 человек держали экзамен в самой академии на двадцать учебных мест.
Молодость и умная голова. Плюс знание языков. Степанов просто посчитал непозволительным для себя шагом не помочь офицеру. К тому же ему нужны были толковые офицеры в свое подчинение.
Начальником канцелярии был его приятель, и потому, поздоровавшись, Степанов без обиняков спросил:
– Алексей, растолкуй мне, что за история с нынешним зачислением в академию? Молоденький подпоручик, совсем мальчишка, – напомнил Степанов.
– Вот ты о чем, – сразу же понял офицер. – Суть дела такова. Среди поступавших офицеров оказались двое, один из которых совсем молоденький, а у другого последний год возрастного ценза для поступления. Приемная комиссия разошлась во мнении, кого принимать. Как назло, проходные балы у них до десятой доли совпали. Решили, наверное, что молодой может еще не раз поступать.
– Так и зачислили бы обоих, раз оба достойны!
– Ну, – развел руками начальник канцелярии, – сие не от меня зависит.
– А почему до этого в списках зачисленных подпоручик был?
– Ей-богу, не знаю. Да тебе-то что за дело до этого подпоручика?
– Алексей, ты в провинциальных гарнизонах был?
– Конечно.
– А не доводилось тебе посещать тамошние кладбища?
– При чем здесь кладбища?
– На кладбищах для самоубийц там похоронены сплошь и рядом одни молоденькие прапорщики, подпоручики и поручики. Посуди сам. Что делать и чем заниматься такому вот подпоручику в каком-нибудь Бердичеве? При светлой голове и знании двух европейских языков! Один путь – это тихо спиться, а другой – на кладбище самоубийц. Будь добр, сделай для меня выписку из протокола заседания приемной комиссии.
Пока Степанов шел по коридорам штаба и решал, куда зайти в первую очередь – в Разведывательное отделение или к начальнику Генерального штаба, на него вышел полковник Бонч-Бруевич. Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, как и Степанов, работал в контрразведке. Еще не доходя до Степанова и не здороваясь даже, он воскликнул:
– Слава Богу! Я вас нашел. Здравия желаю!
– Здравствуйте, Михаил Дмитриевич. Не иначе что-то случилось?
– Вас вызывает начальник Генштаба.
– Я, собственно говоря, туда и направляюсь, – шагая по коридору, сказал Степанов. Он понял, что его сегодняшние приключения будут иметь последствия. – Зачем вызывают?
– Именно об этом я и хотел вас предупредить. Да остановитесь же вы в конце концов!
– Что-то очень серьезное?
– Как вам сказать? И да и нет. Кто-то сегодня избил Гришку Распутина.
– А я-то здесь при чем?
– Я и не говорю вам, что вы причастны. Кто бы это ни сделал – сделал правильно. Дело в том, что все решили, будто причастна контрразведка. Выслушайте и не перебивайте меня. Все подозрения исходят от
