– Поляки всегда совершенно искренне верили Ватикану. Но уважали и чужую, православную веру. Сами они, как нация романтическая и благородная, никогда бы не решились собирать налог с Украинской православной церкви во времена Речи Посполитой. И, как всегда в смутное время, встряли жиды. Извиняюсь, евреи. Они и попросили отдать им Украинскую церковь на откуп. И можно понять любого хохла. Он в храм Божий пошел, а его у ворот встречает иудей с кружкой для сбора налогов за веру. Кому понравится? У кого денег нема, салом плату возьмут, которое сами, впрочем, и не жрут вовсе. Ну и, как всегда, в долг в церковь пропустят, не забыв о процентах. Вот после таких-то социально-религиозных и национальных отношений собрались хохлы и вырезали всех подвернувшихся евреев. Запорожцы опять же. Эти и без повода резали иудеев. С тех пор и те и другие смотрят друг на друга с подозрением. Но лично я не осуждаю хохлов. И осуждаю евреев. Какого черта нужно было влезать в «извечный спор славян между собою»? – закончил он неожиданно цитатой из Пушкина.
– Ваше превосходительство, – обратился Суровцев к Джунковскому, – Департамент полиции причастен к организации еврейских погромов?
И Степанов и Джунковский с интересом взглянули на штабс-капитана. Вопрос был не из тех, которые принято прямо задавать и тем более прямо на них отвечать. Честный взгляд офицера отметал всякие мысли о провокации.
– Нет! – резко ответил Джунковский.
– Департамент полиции просто не возражает против них, – не без иронии уточнил Степанов.
– А зачем возражать? – оживился Джунковский. – Зачем возражать, если евреи изначально революционеры? Лучшая часть русского народа это нутром чувствует. Я в последнее время стал очень интересоваться историей.
– Ну и что говорит история? – Степанов решил дать Джунковскому высказаться до конца.
– История, как известно, ничему не учит, но говорит, например, что от Великой французской революции, а до этого от Английской, выиграли только евреи. Английская и французская монархии стали же карманными. Теперь Франция и вовсе республика. Их правительства только потому и существуют, что сдерживают свои народы от расправы над иудеями. А как иначе, если они своими деньгами их поддерживают?
Еврейский вопрос широко обсуждался в русском обществе в период между двумя революциями, но Суровцеву никогда не приходилось говорить на эту тему со Степановым. Потому он, так же прямо, как до этого Джунковского, спросил своего наставника:
– Ваше превосходительство, а вы что думаете о евреях?
– Я в этом вопросе придерживаюсь позиции покойного премьера Столыпина. Когда его однажды об этом спросили, он отвечал: «Я русский националист и не принимаю всего, что вредит России. Антисемитизм вредит России».
– Вот-вот. А преисполненный чувства иудейской благодарности еврей Богров всадил в него несколько пуль. Так сказать, от всей души и от сердечной щедрости своего гонимого народа, – не удержался от комментария Джунковский. – Я уверен, что переход России к золотому эталону не что иное, как масонские и еврейские фигли-мигли. Ты мне сам говорил, что покойный император Александр III – упокой Господь его душу – до самой смерти не хотел переходить к золотому обращению от обращения серебряного. И всегда говаривал: «Сколько нужно золота для торговли с другими странами, столько и нароем, а внутри страны серебро пусть будет дороже золота». Так нет! Сиятельнейший граф полусахалинский Сергей Юльевич Витте ввел все ж таки этот чертов эталон! И у России, с ее запасами золота, появились крупные долги. И вообще милое дело! Россия с Японией воюет. Две империи друг другу морды расхлестали, и обе в результате задолжали за это деньги Ротшильду. И все тот же Сергей Юльевич за половину Сахалина обе стороны умиротворил. И для России не велика потеря, и японцы сыты. И опять же разбитые морды залечить денег в долг попросят.
– Не так все просто. Нам для развития деньги, как никому в мире, нужны были и тогда, и теперь, – устало вставил свое слово Степанов.
– А по мне, так лучше никакого развития, чем развитие с таким мордобоем. И потом, золота в мире уже столько добыто, что оно ни черта не стоит. Я думаю, что оно уже извлекается время от времени из оборота, чтоб совершенно не обесценилось, и что и революции для того придуманы, чтоб это золото терялось.
Не так собирался провести этот вечер Степанов. Но понимая, что захмелевший Джунковский не ослабит мертвую хватку на горле злободневной темы, решил взять инициативу в свои руки:
– Современный мир стал расплачиваться за свое многовековое презрение к евреям. И Россия, как никто другой.
– Ну это вы, батенька, перебрали через край. Где еще так с ними возились, как у нас?
– Вот именно что возились, а с ними нужно было условиться, вернее, с их элитой, которую мы старательно не хотели замечать. Мало того, делали все, чтобы ее у нас не было. И как следствие, все еврейские капиталы в стране начинают работать на капитал международный. А этому капиталу наша монархия – кость в горле.
– Вот ты и признал, что масоны и евреи готовят у нас революцию. Правда, они не понимают, что Россия им не Франция и не Англия, здесь будет что-то такое, что их первых же не устроит.
Суровцев растерянно слушал генералов. Он не раз и не два слышал подобные разговоры, но до сих пор они мало его занимали. Он, будучи русским офицером с немецкими корнями, относился с нескрываемым презрением к черносотенным призывам «Бей жидов – спасай Россию». Но он знал, что существует масонство, о котором все говорят и о котором никто толком ничего не знает. Тем более он не мог понять, почему масонов связывают с евреями, а евреев с масонами. Словно чувствуя, что молодой человек находится в неком смятении, Степанов повел разговор с ним, а не с Джунковским:
– До сих пор не было случая поговорить с вами на эту тему. Чтобы вам было понятней, Сергей Георгиевич, я отошлю вас к тайне томского старца Федора Кузьмича и к вопросу о том, царь ли он или не царь.
Джунковский, был озадачен поворотом разговора. Он рассеянно посмотрел на Степаниду, принесшую закуски и забравшую от него бутылку коньяка, и весь обратился в слух. Желание узнать, к чему клонит Степанов, оказалось сильнее желания выпить.
– Почитаемый жителями Томска старец Феодор не кто иной, как победитель Наполеона, бывший император российский Александр I, – продолжал Степанов. – Такое, казалось бы, экстравагантное перевоплощение царя сначала в безродного бродягу, а затем в почитаемого в Сибири старца было следствием одного из первых серьезных столкновений русской монархии с масонством.
Много чего знающий, Джунковский с интересом слушал Степанова, обычно избегавшего говорить с ним на эту тему. Владимир Федорович всегда подозревал, что его приятель знает гораздо больше, чем кто- либо другой, но не желает делиться этой тайной, зная несдержанность Джунковского в спорах. Недоверие друга задевало и обижало генерала.
– Чтобы понять поступок императора, нужно вспомнить, что, будучи еще подростком, он принял участие в убийстве своего отца Павла I. Заговор не был целиком масонским, но причастность их, увы, очевидна. Сам Александр по тем временам просто отдавал дань моде, когда сблизился с «братьями». Понимание опасности пришло к нему после разгрома Наполеона и заграничного похода русской армии. В Париже наши офицеры вступали в масонские ложи в таком количестве, что мода на масонов перестала быть модой. Это становилось уже заразой. И памятуя, чем это закончилось для Франции, Александр Первый понял, чего следует ожидать от тайных обществ в самой России. Революции, конечно! Рубится голова монарха. Затем сначала вырезается аристократия, потом, по убывающей, часть третьего сословия и, наконец, самих революционеров. И вот приходит какой-нибудь Бонапарт, чтобы стабилизировать обстановку.
Гости с интересом слушали хозяина дома. Слишком неожиданно было его многословие. А его близость к членам царствующей династии делала его речь авторитетной и значимой.
Остывали горячие закуски, а застолье затягивалось на неопределенное время. Степанов, уставший от дневных забот, вяло для столь серьезной темы продолжал говорить. Именно отсутствие пафоса,
