— Не за что, товарищ полковник.
— У тебя на аэродроме свободные капониры и стоянки есть? — Естественно, комдив звонил не для проверки, кто там бодрствует на КП подопечного полка, и уж тем более не ради того, чтобы проинформировать Овсянникова о налете союзников на вражеские аэродромы. Особенно учитывая, что результативность ночного удара по аэродромам близка к нулю. Максимум удастся помешать взлету ночных истребителей.
— Есть. Могу принять две штатные эскадрильи, — несмотря на постоянно прибывающее пополнение, в полку на вчерашний день был сорок один бомбардировщик. Это без учета двух учебных «ДБ-ЗФ» и разъездных «У-2».
— Озадачь своего Вайкулиса. Послезавтра примете полк транспортной авиации.
— Как это принять полк транспортной авиации? Мы ведь бомбардировщики, — не понял Овсянников. На миг Ивану Марковичу почудилось, что Судец решил дать ему в подчинение еще один полк.
— Вот так и примете. Разместите самолеты в укрытиях, позаботитесь о личном составе. Механиков предупреди, пусть вспоминают все, что знают о «ТБ-3».
— Разместим, товарищ полковник. Если подкинете технику, выроем дополнительные капониры.
— С техникой сложно. Подумаю, чем можно помочь, — пообещал комдив. — И еще: в ближайшие дни твой БАО усилят. Надо срочно строить бараки для людей. Рассчитывайте минимум на батальон пехоты. Я со своей стороны напрягу союзников, пусть освобождают дома в ближайших деревнях и в городе, но и ты разворачивай военный городок. Стройматериалы будут. Транспортники привезут армейские палатки. Работай, подполковник. Нам недолго осталось в этой дыре куковать. — На такой оптимистичной ноте разговор завершился. Полковник Судец пожелал бомбардировщикам чистого неба и положил трубку.
— Будем строить городок, — пробурчал себе под нос Овсянников, аккуратно записывая в блокнот указания комдива.
— Что строить? — поинтересовался Савинцев.
— Десантников будем принимать. Что же здесь непонятного?
Комдив прямо не сказал, кто именно прибудет на воздушную базу, но Овсянников и сам все понял. Все элементарно складывается, как дважды два. Полк транспортной авиации — это четырехмоторные, неповоротливые, тихоходные и уже порядком устаревшие «ТБ-3». БАО усиливают людьми и озадачивают строительством бараков. Вслед за этим на аэродром должны прибыть солдаты. Естественно, это будет воздушно-десантная часть. И естественно, не немцы, а наши. У союзников всего две или три дивизии. Перебрасывать на Остров их будут свои же «Ю-52».
— Готовимся к решающей битве? — развеселился Гайда.
— Нет, помогут твоих инсургентов ловить, — съязвил майор Савинцев.
— Инсургентов, говоришь. Дело хорошее, — особист не обиделся на едкое замечание штурмана. — Можно ловить, а можно не ловить. Много ли от них вреда?
Овсянников недоверчиво хмыкнул и почесал пятерней в затылке. По всему выходило — прав капитан Гайда. Ой как прав оперуполномоченный особого отдела. Что бы ни было причиной, грамотная работа особиста, усилия немецкой фельджандармерии или и то, и другое вместе, но активность подполья в последние недели находилась где-то на нулевой отметке. Даже на дорогах не безобразничали.
Правда, неделю назад в очередной партии молока и творога, купленной интендантами у местных аборигенов, обнаружилась калильная соль. Происшествие анекдотичное по своей сути. К счастью, единственными жертвами этой диверсии оказались повар и трое солдат БАО. Отпробовали парного молочка по паре кружек на брата. Примесь, естественно, сработала, и все четверо, держась руками за штаны, помчались в сортир. Первым успел красноармеец Худяков, остальным пришлось довольствоваться ближайшими кустами.
Калильной соли неизвестные доброжелатели не пожалели, солдатские желудки и кишечники прочищались, словно из пожарного брандспойта. Перепуганные, бледные от обезвоживания жертвы поплелись в медпункт. Здесь военврач третьего ранга Татаринов и поставил им диагноз. Всех четверых определили в отдельную палатку и назначили им обильное питье с марганцовкой, пока работа кишечника не восстановится.
А вот интендантом капитан Гайда занялся лично. Особист поначалу решил, что снабженец решил «сэкономить» казенные средства и купил испорченные продукты. Нет, бедняга клялся и божился, что взял все свежее у проверенного поставщика и лично порывался выпить все злосчастное молоко, три сорокалитровые фляги. Затем наступил черед самого «проверенного поставщика», крестьянина из близлежащей деревушки Балле.
Для поездки в деревню особист взял с собой отделение красноармейцев из аэродромной охраны. Люди уже успели познакомиться с манерой капитана Гайды вести допросы, поэтому заранее предвкушали незабываемое и поучительное зрелище. Михаил Иванович не обманул ожидания ребят. Первым делом он попросил водителя полуторки не останавливаться перед воротами крестьянской усадьбы, а заехать во двор прямо через закрытые ворота.
Как Гайда и рассчитывал, разевающий рот в безмолвном крике, с вылупленными глазами фермер выскочил во двор и застыл перед капотом машины. Опомниться ему не дали. Солдаты аккуратно взяли диверсанта под руки и препроводили в дом. Сам капитан Гайда прошел следом, не забыв при этом отдать приказ обыскать усадьбу и доставить для разговора всех, кого найдут. Вскоре в гостевой комнате собралось все семейство крестьянина. Не по своей, естественно, воле.
Допрос продолжался недолго. На сцене появилась банка со злосчастным молоком. Взятый на операцию интендант лично напоил крестьянина. Естественно, с помощью солдат. Ровно через три минуты молоко подействовало. Гайда не был садистом, поэтому саботажнику дали пустое ведро, на котором тот и просидел всю дальнейшую беседу. Без штанов, посреди комнаты, перед глазами своей жены, свояченицы и троих детей.
Пока крестьянин на своей шкуре познавал прелести молока с калильной солью, капитан Гайда прочел ему избранные цитаты из «Капитала» Маркса в своем переводе на французский. Те, что касались маниакальной страсти предпринимателей к росту нормы прибыли.
Крестьянин особо и не запирался, не до того ему было. Очень быстро особист выяснил все, что хотел. Слабительное во фляги с молоком подсыпал двенадцатилетний сынишка фермера Марсель. Надоумил паренька на эту подлость некий дяденька, иногда приезжавший в деревню за продуктами. Раскрасневшийся шкет буравил глазами пол и путано рассказывал, как месье Бернард расспрашивал его о покупателях в советской военной форме и как подговорил сыграть с оккупантами веселую шутку. Выяснился и метод убеждения, примененный месье Бернардом, — вульгарные три марки. По одной за флягу.
Гайда хотел было надрать уши юному диверсанту, но, глядя на перекошенное от ярости лицо фермера, понял, что шкет получит свое сразу после ухода советских солдат. Заработанные Марселем три марки не спасут честь отца семейства, вынужденного восседать на ночной вазе в центре гостевой комнаты перед глазами своей семьи. Что ж, зато урок запомнится надолго. Еще раз, подробно порасспросив обоих, как выглядит этот самый Бернард и у кого он обычно покупает творог, зелень, сыр и мясо, особист попрощался с хозяевами. Вопрос решен, в будущем можно не опасаться приобретать в этой деревне продукты. Урок пойдет впрок. Крестьяне сами трижды все перепроверят, перед тем как предлагать советским интендантам.
Этот случай характеризовал капитана Гайду, как умного, доброго человека и прекрасного специалиста, владеющего своим делом. Если вопрос не решался в лоб, особист всегда находил альтернативное решение, так или иначе приводящее к нужному результату. При этом Михаилу Гайде претило излишнее насилие, он обычно старался найти мягкое решение проблемы.
— Товарищ подполковник, — Гайда медленно потянулся, его лицо приобрело задумчивое выражение, — если через день к нам перебросят транспортную авиацию, а затем десантников, надо уже сегодня подумать над режимом секретности.
— Секретность? — усмехнулся Савинцев. — А как ее сохранить? Все же видно. Наши стоянки можно наблюдать с возвышенности у перекрестка. Десантники прибудут поездом, скорее всего. На станции куча народу. Начнем строить казармы, палаточный городок, интенданты стройматериалы привезут. Эх, какая там секретность!
— Ошибаешься, — промурлыкал особист, — видеть и понимать — это не одно и то же. Можно такое
