– Хорошо. По трое суток, – смилостивился Шеренберг.
– Премного благодарны!
– Кругом! Шагом марш!
Выскочив на улицу, солдаты поспешили на задний двор, превратившийся с недавних пор в автопарк. Рудольф первым добежал до «ганомага» и прыгнул в кузов. Слова ротного о расходе боеприпасов не выходили у него из головы. Офицеры чего доброго могут пойти на такой шаг.
– Стой! – Хорст положил руку на плечо друга. – Мы сейчас делаем то, что от нас ожидают. Ты хочешь выкинуть одну пулеметную ленту?
– Хорошая идея, сильно запоздавшая, – согласился ефрейтор.
Киршбаум прошелся по боевому отделению машины, перевесил на поручень забытый на сиденье подсумок. Запихнул под сиденье вывалившийся в проход мешок с колбасой. Покидая обреченный хутор, ребята прошлись по кладовым, прихватили с собой колбас и сыров, решили, что не стоит добру пропадать. Пусть лучше на дело пойдет, на поправку солдатских организмов.
Грустно все это. С ребятами поссорился. Рудольф заранее знал, что слушаться люди его будут, вопроса нет, а вот доверительные отношения нарушены. Человек такое животное, не любит тех, кто помешал ему вернуться в лужу и захрюкать.
– Руди, я вот думаю, а не зря ли мы отказались от девочек? – саркастически ухмыльнулся Тохольте. – Все равно никто нам не поверил.
– Пойти рассказать все гауптману?
– Засмеют ведь.
– И ребят подставим окончательно, – согласился Рудольф.
За бортом машины послышался шорох. Выглянувший через борт Рудольф узрел Форста и Вахтеля. Парни сразу же вытянулись по стойке «смирно». Пришлось выбираться из машины и готовиться выслушивать заявление. Рудольф был уверен, что люди пришли жаловаться и обвинять во всем унтера и ефрейтора. По дороге домой Киршбаум слышал, что кто-то бурчал, дескать, зря Тохольте бумаги пишет, проще сказать, что все так и было, и морду кирпичом.
– Герр унтер-фельдфебель, разрешите обратиться к герру ефрейтору Киршбауму, – отчеканил Отто Форст.
– Обращайся, старший солдат, – хмыкнул Хорст, на его лице появилась странноватая усмешка, как будто он что-то понял, но решил пока не говорить.
– Герр ефрейтор Киршбаум, мы с товарищами поговорили и решили, что вы были правы. Извините дураков. Мы чуть до греха не дошли, до открытого бунта против командира. Вы один нас спасли, да еще унтер-фельдфебель Тохольте не дал опуститься до мятежа, – Отто покосился на отделенного командира.
– Спас дураков, говоришь? – горько усмехнулся Киршбаум. – Приказу не подчинились, попытка изнасилования вдобавок. Настоящие бравые солдаты вермахта. Извиняться пришли: пьяным согрешил, трезвым расплатился, старший солдат.
– Затмение нашло, я как на ножки девочки глянул, так все забыл. В шкафу больше одной чашки не помещалось.
– Одна рейхсмарка. Ты поднялся против командира из-за одной марки, – продолжал Рудольф. – Значит, ты, Форст, стоишь ровно одну марку?
– Именно за столько можно найти местную девочку, все добровольно, без эксцессов, по взаимному согласию, к общему удовольствию, – добавил Тохольте.
– Иди, Отто. Ты сам все сказал. Нет, подожди. Все отделение за сегодняшнее разгильдяйство по возвращении к месту постоянной дислокации строится и с песнями марширует на «губу». Нам дали по трое суток на каждого.
– Виноват, – вздохнул Форст.
– Готов понести наказание, – вторил ему Курт Вахтель. – Дурак и есть дурак. Как вы сказали: пьяным согрешил, трезвым расплатился.
– А ведь мы всем обязаны Вальтеру Горбрандту, – заметил Хорст Тохольте, когда солдаты скрылись за грузовиком. – Если бы не он…
– Успокоил ребенка, – грустно рассмеялся Киршбаум, настроения ему это напоминание не улучшило.
– А ведь стоит разок прилюдно припомнить, с чего все началось, и Горбрандта всю жизнь будут так называть.
– Стоит припомнить, – мстительно произнес Рудольф. – Кличка Гроза Младенцев ему подходит.
Несмотря на опасения Хорста Тохольте история с хутором уже на следующий день была забыта. Офицерам было не до того, они просто отписались об уничтожении логова бандитов, на обмусоливание инцидента времени не было. Командование наконец-то созрело перебросить в генерал-губернаторство весь 23-й полк. И как всегда, все было сделано по старому армейскому принципу: круглое таскать, квадратное катать.
Второй батальон перебросили в Кюхендорф с приказом расквартироваться в окрестностях. Оберст Бадински специально напомнил комбату, чтоб тот губу не раскатывал и разместил в деревне только одну роту, во избежание возмущения местных жителей. На место второго батальона, в прекрасно оборудованный, распланированный и обжитый полевой лагерь переводят 3-й батальон. А 1-й батальон получает место дислокации на окраине Радома. Причем вопрос размещения будет решаться уже после переброски людей и техники.
Два дня люди носились как угорелые, пришлось подыскивать склады и территорию, разгружать батальонное имущество. Майор фон Альтрок оказался умнее своего начальства и зря людей не перетасовывал, 5-я рота осталась в деревне. Но все равно, на плечи гауптмана Шеренберга в нагрузку взвалили ответственность за размещение батальонной техники и складов.
В результате этих нехитрых изменений гауптману пришлось распроститься со своей идеей самому найти неуловимого знаменитого ренегата или спасти приснопамятного русского адмирала. Половину роты приходилось постоянно держать на хозяйстве и караульно-постовой службе. Зато майор фон Альтрок переложил патрулирование района на остальные свои роты. Энтузиазма особого не было, люди просто исполняли свой долг. Никто, кроме гауптмана Шеренберга, не горел желанием отличиться.
В ближайшую субботу произошло еще одно событие, поставившее полицию и расквартированные под Радомом войска на уши. Ясным днем неизвестные совершили налет на городской Центр планирования семьи. Существовала такая гуманитарная организация, призванная облегчить положение польской бедноты.
Самое интересное – одним из свидетелей налета оказался Хорст Шеренберг. Гауптман обедал в уличном кафе и имел счастье лично наблюдать за работой диверсантов. К зданию центра подкатили две машины, из легковушек выскочили несколько человек с автоматами в руках и вошли в здание.
Сначала Шеренберг ничего не понял, но когда до его ушей донеслись стрельба и истошные крики с улицы, все стало ясно. Ротный человеком был разумным, вовремя сообразил, что один военный с пистолетом ничего не сделает полудюжине человек с автоматическим оружием, только если глупо погибнуть, задержав противника на пару минут.
Стрельба закончилась быстро. Из дверей Центра начали выбегать люди, гражданские, естественно. Одна девица, пулей вылетев на улицу, ничего не видя, попала под проезжавшую машину. На противоположной стороне улицы стали собираться зеваки.
Наконец в одном из окон появилось пламя. Налетчики спокойно сошли с парадного крыльца, сели в машины и укатили. Никто им и не помешал. Бросившийся было к ним полицейский быстро изменил свои намерения, юркнув за грузовик, стоило над его головой просвистеть автоматной очереди. В здании полыхал пожар.
При виде огня Хорст Шеренберг впервые испытал беспокойство. Он уже раньше слышал, чем занимались в этом заведении и какое там стоит оборудование. Польский филиал Центра сильно отличался от привычных бывших отделений Расового комитета. Гауптман подошел к стойке, расплатился и обернулся к окну. В этот момент в Центре прозвучал первый взрыв. На улице началась паника. Кого-то оглушило грохотом, кого-то задело осколком стекла, остальные поддались животному инстинкту – беги, когда все бегут.
