гор, окончательно утвердился на господствующих позициях, Вельяминов продолжал кровавый затяжной штурм Гривицких редутов, а Шаховской начал захождение правым плечом, Криденер не выдержал вежливых, но чрезвычайно настойчивых напоминаний капитана Веригина об исчезнувшем невесть куда 119-м пехотном Коломенском полке.
— Пошлите известить князя, что обещанный резерв выступил в его распоряжение, а этому… — он поискал обидное слово для определения въедливой настойчивости капитана Веригина, не нашел и рассердился. — Велите тут ждать, и пусть ведет полк куда хочет!
Коломенцы выступили без промедления. И кто знает, может быть, даже эта, изо всех сил затянутая, помощь и сыграла бы в конечном счете роль в битве за Плевну, если бы не еще одно обстоятельство в той сложной и запутанной цепи обстоятельств, в результате которых Россия, по словам Шаховского, еще раз умылась кровью.
Криденер по-прежнему пребывал на высоте возле деревни Гривица. Генерал-лейтенант Вельяминов слал раз за разом отчаянные донесения, что турки оказывают бешеное сопротивление и что не пора ли бросить в дело общий резерв. Резервов барон Вельяминову не давал, приказав всем посыльным отвечать одно и то же:
— Атаковать и взять редут.
Вельяминов беспрестанно атаковал, от Шаховского никаких сведений не поступало, Скобелева вообще никто в расчет не принимал, и Николай Павлович, притомившись, сидел в складном кресле, предоставив наблюдение за ходом битвы своему штабу. Хотя он и был весьма огорчен неудачей Вельяминова, но продолжал твердо верить, что все пока идет так, как он и предполагал, и остается лишь ждать, когда наконец дрогнут турки, сдадут укрепление и покатятся к Плевне под фланговый удар Шаховского. И он ждал, полузакрыв глаза и прикидывая, куда может устремиться Осман-паша, когда Вельяминов собьет его с Гривицких высот. Растерянный возглас офицера вывел его из состояния приятной истомы:
— Шаховской заходит правым плечом! Смотрите, господа, смотрите, что он делает!
Криденер вскочил с не подобающей его осанке, чину и темпераменту быстротой. Схватив услужливо протянутый бинокль, сквозь пороховые дымы и пыль разглядел темные массы войск, четко, как на маневрах, менявших фронт атаки под огнем противника.
— Что он, с ума, что ли, сошел? — сквозь зубы процедил он. — Менять диспозицию во время решающей фазы сражения…
— Он удаляется от войск Вельяминова, — сказал стоявший рядом Шнитников. — Обратите внимание, Николай Павлович, на это захождение правым плечом: образуется брешь, в которую тотчас же ринутся турки.
— Козлов! — окликнул Криденер своего адъютанта. — Немедленно перехватите Коломенский полк и заткните им дыру, которую создал Шаховской. Немедленно!
Князь Алексей Иванович своевременно получил известие, что в его распоряжение идут коломенцы. Захождение продолжалось, хотя турецкие батареи обрушили на его войска убийственный огонь и убыль была велика. Но Шаховской не терял уверенности в победе, в расчете на подходивший резерв бросив на подкрепление поредевших колонн все свои наличные силы. И послал записку Скобелеву:
Скобелев читал эту записку, когда рядом разорвался снаряд. Осколки просвистели мимо, в двух местах прорвав распахнутый сюртук, комья земли больно ударили в грудь, горячая, удушливая волна сшибла генерала с падающего жеребца. Он сразу же вскочил на ноги, глянул на бившуюся в судорогах лошадь, достал револьвер и выстрелил ей в ухо.
— Коня!
— Целы, Михаил Дмитриевич? — испуганно спросил Млынов.
— Коня! — гаркнул Скобелев. — Живо!
Он отер грязное, в пороховой копоти лицо полой сюртука, вспомнил, что фуражку унесло взрывом, и оглянулся, ища, куда же ее занесло. Фуражки он так и не обнаружил, но близко заметил позицию, откуда вели огонь две пушки. Артиллеристы сноровисто и привычно работали, выравнивая орудия после каждого выстрела, а кто-то худощавый, быстро проверив прицелы, подавал отрывистые команды. Тяжко подпрыгивая, орудия извергали огонь и грохот, и все повторялось сначала. «А, мастеровой… — с натугой припомнил Скобелев встречу на дороге. — Мундир бережет. Как его?.. Васильков, что ли?..»
— Молодцы, артиллеристы! — крикнул он, направляясь к ним. — Не холодно тебе без мундира, Васильков?
— Не простужусь, — отозвался штабс-капитан: он весь был там, в прицелах, в орудиях, в смертельной дуэли с вражеской батареей. — Спокойней наводи, Воронков, спокойней. Заметил, откуда били?
— Точно так, вашбродь!
— Пли, Воронков!
Тяжело ухнуло орудие, и Васильков вместе с артиллеристами кинулся устанавливать его на место, тут же, еще в движении, торопясь выровнять прицел.
— Попали, ваше благородие, попали! — радостно заорал чумазый артиллерист. — Ну, господин унтер, быть тебе с крестом: глаз — ватерпас, знай наших!
— Еще раз по тому же месту! — крикнул Скобелев. — Бейте их, ребята, крестов не пожалею!
— Вместо советов лучше о зарядах побеспокойтесь, — не оглядываясь, огрызнулся командир. — Я последние запасы расстреливаю, скоро одна картечь останется.
— Это — генерал… — испуганно прошептал наводчик.
— Голубенко, наводи второе по разрыву, — строго приказал артиллерист и только после этого повернулся. — Виноват, ваше превосходительство, во время работы я на оглядку время не трачу, а советов вообще не терплю. Так что лучше потом взыщите, а сейчас не мешайте. Голубенко, сукин сын, влево заваливаешь!
— Потом взыщу, — согласился Скобелев. — Снарядов, говоришь, мало? Работай, капитан, снаряды будут.
Он тут же отошел от батареи, не только не обидевшись, а наоборот, почти обрадовавшись грубоватой прямоте замурзанного штабс-капитана в изодранной нижней рубахе. При всей своей непоседливости и кажущейся безалаберности Скобелев ценил прежде всего мастерство, достигаемое изнурительным, каждодневным неустанным трудом. Результаты такого труда он видел на позиции в четкой работе артиллеристов, в их немногословии, в жарком желании боя и дружной, общей радости от тех маленьких побед, что выпадали на их долю. «Мастеровой, — еще раз с уважением подумал он. — Мне бы таких мастеровых тысяч двадцать — я бы через месяц коня в Босфоре купал…»
Он тут же нещадно разнес Тутолмина за казаков, обязанных обеспечивать позиции снарядами, озабоченно переговорил с Паренсовым, почему до сей поры не атакует Лашкарев, наспех выпил полкружки водки у кубанцев и, вскочив на приведенную Млыновым запасную белую лошадь, вновь помчался вдоль залегшей цепи, радуя солдат и выводя из себя турецких стрелков. А Лашкарев почему-то не атаковал, Коломенский полк не появлялся, и князь Шаховской уже с трудом, с крайним напряжением сил выдерживал прежний темп наступления.
— Русские бросили в брешь между колоннами свежие силы, — доложил Тахир-паша.
— Глупцы, — усмехнулся турецкий командующий. — Вот уж истинно: если аллах решил кого-то наказать, он начинает с головы. Снимите резервы с Гривицких высот: русские там выдохлись, пусть себе врываются в редут, на дальнейшее у них уже не будет сил. Все таборы — против Зеленых гор. Бейте белого генерала, пока он не выронит ключей от Плевны.
Случилось так — то ли в силу стечения обстоятельств, то ли потому, что Михаил Дмитриевич,
