ЦК СЕПГ решилось, наконец, сместить Хонеккера. Однако радость Горбачева и его окружения, считавших, что кризис теперь преодолен, оказалась преждевременной. Конечно, посетивший СССР 1 ноября новый генеральный секретарь ЦК СЕПГ Эгон Кренц подтвердил готовность применять опыт советской перестройки. Однако одновременно он жаловался на неослабевающее напряжение в экономике ГДР. С советской экономикой дело обстояло еще менее благополучно, и поэтому, советуя Кренцу «действовать так, чтобы решения, касающиеся ГДР, принимались в Берлине, а не в Бонне», Горбачев не мог обещать каких-либо эффективных действий в поддержку союзника. Это был косвенный ответ на главный вопрос, с которым Кренц приехал в Москву и который он облек в следующую форму: «Хотелось бы яснее представить себе, какое место Советский Союз уделяет ФРГ и ГДР в общеевропейском доме? Это очень важно для нас. Мы исходим из того, что ГДР – это дитя Советского Союза, а ведь порядочные люди всегда признают своих детей, по крайней мере позволяют давать им свое отчество». Горбачев обещал продолжить линию на сосуществование двух немецких государств, добавив: «Сегодня вопрос об объединении Германии не актуален»[78].
Несмотря на довольно мрачные прогнозы экспертов посольства, никто из них не мог предполагать, что объединение Германии станет в высшей степени актуальным менее чем через месяц. 9 ноября 1989 года перестала функционировать Берлинская стена, которая в течение 28 лет служила своего рода мембраной, предохранявшей республику от ледяного дыхания Западной Германии.
Когда рушатся стены
Непосредственная предыстория падения стены началась 1 ноября 1989 года, когда новое руководство СЕПГ во главе с Эгоном Кренцем отменило запрет на выезд граждан республики в социалистические страны без специального разрешения властей. Упрощение условий для поездок в ФРГ занимало одно из первых мест в списке требований демонстрантов на улицах городов ГДР. После отмены запрета на выезд в соцстраны Кренц поручил спешно подготовить новый текст закона о выездах, который должен был в большей степени учитывать пожелания населения и привнести успокоение в растревоженный политический улей Германской Демократической Республики. Между тем восстановление безвизового режима выезда привело к возобновлению бегства населения – на этот раз через территорию Чехословакии. Этот маршрут был короче венгерского; кроме того, эмигранты могли забрать с собой автомашины. С 4 по 6 ноября границу ЧССР с Баварией пересекли 23 200 граждан ГДР, не запрашивавших разрешения властей на переезд в ФРГ. Дороги на севере Чехословакии от Дрездена до Западной Германии оказались блокированными бесконечным автомобильным потоком из ГДР, что вызывало недовольство местного населения. Пражское руководство потребовало от Кренца «навести порядок»; в противном случае оно пригрозило закрытием границы с ГДР с чехословацкой стороны. Осуществление этой угрозы могло бы вызвать самые серьезные последствия для ГДР, внутриполитическая обстановка в которой все более накалялась. Надо было действовать – и действовать быстро.
7 ноября послу В.И. Кочемасову позвонил Кренц; затем посол был приглашен к министру иностранных дел ГДР Оскару Фишеру (я присутствовал на этой беседе). И Кренц, и Фишер, ссылаясь на ненормальную ситуацию, сложившуюся в северной части Чехословакии, объявили о предстоящем принятии ГДР срочных мер. Фишер уточнил, что политбюро ЦК СЕПГ склоняется к следующему решению проблемы: на территории ГДР близ схождения границ ГДР, ФРГ и ЧССР будет открыт контрольно-пропускной пункт специально для лиц, выезжающих в ФРГ на постоянное жительство; этим лицам не придется добираться до Западной Германии через третьи страны; при этом формальности будут сведены к минимуму. Данную часть будущего закона о выездах предполагалось ввести в действие немедленно, не дожидаясь его принятия Народной палатой в целом. Но прежде чем принять окончательное решение, политбюро ЦК СЕПГ хотело бы выяснить мнение советского руководства на этот счет.
Вернувшись в посольство, Кочемасов информировал по телефону Э.А. Шеварднадзе об обращении Кренца и Фишера. Министр иностранных дел СССР сказал: «Если друзья считают это возможным, то возражений с нашей стороны не будет», однако дал указание проработать вопрос на уровне экспертов. 8 ноября в посольстве состоялось совещание старших дипломатов для обсуждения идеи, высказанной Кренцем и Фишером. Как и можно было ожидать, общее мнение сводилось к тому, что нам ни в коем случае нельзя вмешиваться и предписывать руководству ГДР, как оно должно справляться с кризисом, возникшим не без его собственной вины. Советник посольства В.М. Гринин констатировал, что в результате реализации идеи Фишера фактически открывается граница с ФРГ, и высказал предположение, что обращение к нам вызвано желанием Кренца «разделить ответственность», если что-либо пойдет «не так»; однако и в этом случае наш ответ не может быть отрицательным. На том и порешили. Об итогах совещания мы сообщили в Москву, где еще продолжался двухдневный праздник по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. Между собой мы называли фишеровский проект «дыркой в границе».
В этом месте обращаюсь к читателю с просьбой проявить снисхождение к тому, что я на время несколько меняю стиль изложения моих воспоминаний. Я хотел бы дать почувствовать накал атмосферы решающих ноябрьских дней 1989 года тем, кто не присутствовал при самом факте падения стены и лишь постфактум узнал о нем. Для этого я решил привлечь также свидетельства других, в первую очередь немецких, очевидцев событий 9 и 10 ноября[79]. Только последовательно проследив все звенья цепи больших и малых эпизодов случившегося за эти два дня, читатель сможет составить себе более или менее ясную картину той гигантской лавины, которая пришла в движение из-за оплошности нескольких политиков, оказавшихся неготовыми к управлению сложным восточногерманским государством. Получилась своеобразная хроника, которую я сейчас и предлагаю вниманию читателя.
9 ноября 1989 года, четверг
