было покончено, то и с ребенком тоже. Она не станет обрекать себя на пожизненный позор, который выпадает на долю матерей-одиночек. Если Дуглас в ее судьбе не более чем мимолетный эпизод, она не хочет обременять себя постоянным напоминанием о нем. Она должна быть свободной, она должна избавиться от этого кретина, с которым понапрасну потеряла столько времени. Она должна начать с начала.
Они вошли в лес, где царил водянисто-зеленый свет, а с огромных берез тихо стекали капли на распустившиеся листья пышных папоротников. Клэр была в ярости. От гнева она все сильнее сжимала тормоза, и ей приходилось наваливаться на велосипед всем своим весом. Клэр хотела, чтобы все кончилось немедленно, посреди дороги, вот на этой земле, в грязи, под тем деревом, здесь и сейчас. Боли она не боялась, боль очистит ее, послужит ей оправданием. Тогда она снова сядет на свой велосипед и быстро уедет. Ветер и дождь остудят ее лицо, освежат и исцелят ее. Она не станет слезать с седла перед следующим холмом. Она наляжет на педали и оставит позади этого слабака, чье смердящее молчание вызывает у нее тошноту.
Да, Клэр приняла решение, теперь это был свершившийся факт. Почти все уже было в прошлом. Но так же, как прежде, под Рождество, их близость должна была дорасти до изъявления чувств, которыми они обменивались в письмах, так и теперь им еще нужно было нарушить молчание, вернуться к занимавшему их трудному предмету, пройти через мучительное объяснение, полное лжи, притворных чувств и мелочных ссылок на логику, прежде чем они придут к совместному решению, которое она уже приняла. Им придется вместе пережить все это, прежде чем она будет свободна. Ее нетерпение было столь велико, что ей хотелось закричать, хотелось схватить свой дурацкий велосипед и зашвырнуть его на обочину. Вместо этого она поднесла руку к лицу и крепко прикусила костяшки пальцев.
Они продолжали идти. Сгустившееся молчание Клэр заставило Дугласа очнуться от своих мыслей. Он обнял ее за плечи и спросил, не стало ли ей получше. Клэр не ответила. Дуглас вдруг стал внимательным, даже почувствовал себя виноватым, когда увидел у нее на лице следы слез. Он извинился за свою неуверенность. Это просто чудесно, что она беременна, такой повод стоит отпраздновать. Кажется, где-то неподалеку впереди имеется паб. Там можно будет заказать пива, они спрячутся от этого мелкого, пронизывающего дождя и, кроме того, сядут за стол и смогут все тщательно обдумать. Клэр поняла, что процесс, который она предвидела, начался, потому что, если бы они хотели оставить ребенка, безудержная радость была бы уместнее тщательного обдумывания. Она храбро кивнула и села на велосипед, показывая пример. Свернув направо и выбравшись на дорогу пошире, они добрались до паба. Они оставили велосипеды у крыльца, спрятав их от дождя под свесом крыши. Едва миновал полдень, и Клэр с Дугласом были первыми посетителями. Паб внутри был сырой и темный, и Клэр дрожала, сидя в ожидании Дугласа, который пошел к стойке за пивом. Она растерла руками ноги, чтобы они перестали трястись, – она чувствовала себя словно на больничной койке перед операцией. Клэр с негодованием следила за тем, как ее бывший жених ведет какой-то оживленный и бессодержательный разговор с хозяином паба. Неужели он нисколько не обеспокоен? Ее снова охватил гнев, а вместе с гневом вернулась и решимость. Дрожь унялась. Ей ничего не оставалось, как безмолвно потягивать пиво в ожидании, пока Дуглас окольными путями сам не придет к единственному правильному решению. Она заставит его заплатить за предательство и после этого никогда больше не увидит его.
Дуглас опустился рядом с ней за столик, стоявший в нише у окна, с легким вздохом, выражавшим что-то вроде «ну вот, наконец… ». Они подняли стаканы с пивом и сказали: «Твое здоровье». Затем наступило молчание, в течение которого Клэр ритмично постукивала по полу носком ноги, а Дуглас приглаживал рукой мокрые, набриолиненные волосы. Он откашлялся и сказал ей, что в последний раз был в этом пабе меньше чем за неделю до того, как началась война. Потом было еще одно неловкое вступление, и наконец он начал. Это просто чудесно, что она беременна, сказал Дуглас, в том числе и потому, что теперь они знают наверняка, что в любую минуту могут завести семью. Мы
– Я думала про себя: «Мели быстрее, ты, дурень. Я хочу домой».
Затем он заговорил о трудностях их положения. Пока он не слышал никаких разговоров о том, что их переведут домой, а строительство квартир для женатых пар в Германии только-только началось. Его неловкость стала менее заметна, когда он ушел от выяснения личных отношений к более общим вопросам. Дуглас стал рассуждать о нехватке жилья в Англии, о международном положении, о берлинском воздушном мосте, о начале новой, холодной войны, об атомной бомбе.
Он давно допил пиво, Клэр лишь притронулась к своему стакану. Ее нетерпение нарастало, она решила, что пора сдвинуть дело с мертвой точки.
«Если ты хочешь сказать, чтобы я избавилась от ребенка, так давай… »
Дуглас, в ужасе всплеснув руками, перебил ее.
«Я не говорю этого, милая. Я совсем этого не хочу. Я лишь хочу сказать, что нам все следует взвесить, рассмотреть со всех сторон, спросить себя, самое ли подходящее сейчас время, и если это так… »
Клэр уже жалела, что вмешалась. Ее слова отпугнули Дугласа от главного, и теперь он снова заговорил о том, как он ее любит и как глубоки его чувства. Если они обсудят все сейчас, то впоследствии, к какому бы решению они ни пришли, это лишь укрепит их силы. Дуглас продолжал в том же духе, робко напирая на неопределенное «к какому бы решению мы ни пришли», медленно возвращаясь к своей прежней позиции.
Именно в эту минуту, пока он говорил, Клэр, пребывающая в прежнем состоянии, все так же расстроенная, оглядела паб и остановила взгляд на окне возле двери.
– Я увидела его так же ясно, как сейчас вижу тебя. Там, за окном, было лицо ребенка, оно вроде как парило над землей. И заглядывало внутрь. Выражение у него было умоляющее, и оно было белым, белым как аспирин. Оно смотрело прямо на меня. Когда я вспоминаю об этом много лет спустя, я думаю, это был, наверное, сын хозяина паба или кого-нибудь из фермеров. Но тогда, в ту минуту, я была убеждена, я просто
Пока Дуглас продолжал говорить, а ребенок смотрел на нее из окна, внутри Клэр стали происходить перемены. Как чудовищно, что ей могла прийти в голову мысль избавиться от ребенка просто потому, что она обиделась на своего жениха. Ребенок, ее дитя, внезапно обрел плоть. Он держал на себе ее взгляд, он призывал ее. Он обрел независимость от всего, что могло произойти между ней и этим мужчиной. Впервые Клэр задумалась над тем, что значит быть самостоятельной личностью, задумалась о чужой жизни, которую она Должна защитить ценой своей собственной. Ребенок больше не был абстракцией, он больше не был
