далеко в прошлом. Туда уже нет смысла возвращаться, произнес чей-то голос, там все давно по-другому. Мокрый от страха, он сел на кровати, придумывая способ послать самому себе телеграмму с требованием немедленно вернуться на склад.
Дня через три он успокоился. Теперь он мог думать о Марии без паники, понимая, что пройдет еще чуть больше недели и он увидит ее снова. Он бросил попытки объяснить родителям, как она изменила его жизнь. Она стала его персональной тайной. Надежда вновь увидеть ее в Темпельхофе скрашивала пребывание здесь. Именно в эту пору приятной тоски и ожидания он решил попросить ее выйти за него замуж. Выходка Отто еще сильней сблизила их, сделала их совместное существование еще более желанным и уютным. Теперь Мария никогда не оставалась в своей квартире одна. Если они договаривались прийти после работы туда, Леонард старался явиться первым. Во время его визита к родителям Мария должна была провести несколько дней на Платаненаллее, а потом уехать на Рождество в Панков. Они стояли спина к спине, готовые встретить общего врага. Гуляя, они всегда шли рядом, рука об руку, а в барах и ресторанах садились вместе так, чтобы хорошо видеть дверь. Даже когда Мария залечила свои раны и они перестали говорить об Отто, он никуда не исчез и по-прежнему был с ними. Иногда Леонард сердился на Марию за то, что она выбрала себе такого мужа.
– Что будет дальше? – спрашивал он. – Мы не можем вечно ходить и озираться. Страх Марии умерялся презрением.
– Он трус. Он убежит, когда увидит тебя. И вообще, он скоро сопьется и умрет. Чем раньше, тем лучше. Думаешь, зачем я каждый раз даю ему деньги?
Впрочем, эти предосторожности вошли в привычку, они даже укрепляли их близость. Приятно было иметь общую заботу. Временами Леонард думал, что очень неплохо, когда красивая женщина видит в тебе защитника. У него были неопределенные планы насчет того, как привести себя в лучшую физическую форму. От Гласса он узнал, что ему открыт доступ в спортзалы американской армии. Упражнения со штангой могли бы пригодиться, дзюдо тоже, хотя в квартире Марии было слишком тесно для эффектных бросков. Но он не привык к регулярным тренировкам, и каждый вечер ему казалось более разумным пойти домой.
В мыслях он представлял себе встречу с Отто, и его сердце билось сильнее. Он видел себя в роли киногероя, миролюбивого силача, которого нелегко задеть за живое, но уж если его раздразнишь, пощады не жди. Он проводил удар в солнечное сплетение с печальным изяществом. Он выбивал у Отто нож и заодно ломал ему руку, демонстрируя тонкое сожаление и отпуская фразочку вроде «Я же предупреждал – не нарывайся». Другая фантазия строилась на неотразимой силе убеждения. Он поведет Отто куда-нибудь, скажем в закусочную, и заставит его признать свои ошибки с помощью вежливой, но непреклонной аргументации. Произойдет мужской разговор, и в результате Отто отправится восвояси вполне оттаявший и облагороженный признанием законности Лео-нардовых притязаний. В дальнейшем он мог стать их другом, крестным отцом одного из детей, и Леонард использовал бы свое новообретенное влияние, чтобы подыскать бывшему алкоголику работу на какой-нибудь военной базе. В других вариантах Отто попросту никогда больше не появлялся: он выпадал из поезда, или умирал от пьянства, или встречал подходящую девушку и женился снова.
Все эти мечты порождались внутренней уверенностью, что Отто обязательно придет опять, и как бы ни сложились события, они будут непредсказуемыми и неприятными. Леонард иногда наблюдал драки в барах и закусочных Лондона и Берлина. Эти зрелища вызывали мгновенную слабость в его руках и ногах. Он поражался безрассудству соперников. Чем отчаяннее они дрались, тем более свирепые удары получали в ответ, но это их как будто не волновало. Один хороший пинок, казалось, стоил для них риска провести всю жизнь в инвалидной коляске или без глаза.
За плечами Отто были годы подобного опыта. Ему ничто не мешало ударить женщину по лицу изо всей силы. Как он вздумает обойтись с Леонардом? Судя по рассказу Марии, Леонард крепко застрял у него в мозгу. Отто явился к ней на квартиру прямо из пивной – тогда как раз шли народные гулянья. У него кончились деньги, и он забрел сорвать несколько марок и напомнить бывшей жене, что она разбила ему жизнь и украла все, что он имел. Все ограничилось бы вымогательством и пустыми тирадами, не завались Отто в ванную, чтобы облегчиться. Там ему попались на глаза Леонардовы помазок и бритва. Он сделал свое дело и вышел, рыдая и кляня Марию за предательство. Вломившись в спальню, он увидел на сундуке сложенную сорочку Леонарда. Рыдания перешли в крики. Сначала он гонял Марию по комнатам, ругая ее потаскухой. Потом схватил за волосы, а другой рукой ударил по лицу. Покидая квартиру, он смахнул на пол несколько чашек. Через два пролета его вырвало на лестнице. Кое-как спускаясь дальше, он по-прежнему выкрикивал оскорбления, которые слышали все соседи.
Отто Экдорф был берлинцем. Он вырос в районе Веддинг, в семье владельца местной закусочной – одна из причин, по которой родители Марии так упорно сопротивлялись их браку. О его военных годах Мария знала немного. По ее догадкам, Отто призвали в тридцать девятом, когда ему было девятнадцать. Кажется, он попал в пехоту и участвовал в триумфальном покорении Парижа. Потом его ранило – не в бою, а во время аварии, когда какой-то пьяный соратник перевернул армейский грузовик. После нескольких месяцев госпиталя на севере Франции его перевели в связисты. Он был на Восточном фронте, но ни разу не попал на передовую. Мария говорила: «Когда он хочет убедить тебя в своей храбрости, он вспоминает о боях, которые видел. А потом, когда напьется и хочет показать, какой он умный, он объясняет, что устроился в полевой штаб телефонистом и так обеспечил себе спокойную жизнь».
Он возвратился в Берлин в сорок шестом и познакомился с Марией, которая работала на раздаче продуктов в британском секторе. По словам Марии, она вышла за него, потому что тогда в жизни царил хаос и любые поступки казались малозначащими, а еще потому, что она рассорилась с родителями, а Отто выглядел довольно обаятельным и добрым. В те дни одинокая молодая женщина была уязвима и нуждалась в защите.
В унылую погоду после Рождества Леонард совершал долгие пешие прогулки и думал о том, как он женится на Марии. Он шел в Финсбери-парк, мимо Холлоуэя до Кэмден-таун. Очень важно, думал он, прийти к решению сознательно, а не под влиянием тоски, вызванной разлукой. Следовало рассмотреть доводы, говорящие против нее, и понять, насколько они весомы. Был, например, Отто. Кроме того, он по-прежнему подозревал Гласса, но тут явно была виновата ревность. Мария сказала Глассу немного лишнего, вот и все. Другая национальность тоже могла считаться препятствием. Но ему нравилось говорить по-немецки, с помощью Марии он достиг неплохих успехов, а жить в Берлине казалось интересней, чем где бы то ни было. Возможно, его родители будут против. Отец, раненный при высадке в Нормандии, до сих пор говорил, что ненавидит немцев. Проведя дома неделю, Леонард решил, что этот вопрос должен остаться на совести родителей. Когда его отец лежал за песчаной дюной с пулей в пятке, Мария была перепуганной мирной жительницей, прячущейся от еженощных бомбежек.
Следовательно, ничто ему не мешало, и, добравшись до моста через канал Риджентс-парка, он оборвал свои строгие логические выкладки и позволил себе обратиться мыслями ко всему, что делало ее такой прекрасной. Он влюблен и собирается жениться. Что может быть проще, естественней и приятней? До встречи с Марией поделиться своими планами было не с кем. У него не было близких друзей. Когда придет пора объявить новость, единственным, кто искренне обрадуется и наверняка не подумает скрывать свои чувства, будет, по-видимому, все тот же Гласе.
Вода в канале покрылась едва заметной рябью – надвигался дождь. Перспектива долгого пути обратно на север, назад по цепочке своих размышлений, тяготила его. Лучше поехать на автобусе от Кэмден-Хай-
