лесную круговерть сверху, с белых-белых облаков, сыпался золотой дождь лучей.
Почин лета, как называют в народе июнь, выдался в этом году теплым и ласковым. Природа манила человека на отдых. Дорнье уже собирался было ехать в родной Эльзас, на землю предков. Но, пока о лжегенерале не будет распутано, об отпускной благодати не может быть и речи…
Минут через двадцать пять бешеной скорости подъехали к реке. К машине подскочил прятавшийся в кустах сотрудник полиции.
— Вон торчит!
И полицейский указал на берег, где маячил с удочкой полный, лет сорока пяти, крепкого телосложения мужчина. Несмотря на жару, он был в костюме с галстуком, в шляпе и больших темных очках. Брюки закатаны до колен, ноги — босые. Рядом, на пологой лужайке, стоял «мерседес-бенц». Всем своим видом рыбак являл на речном берегу полную нелепицу и напоминал скорее персонаж из какой-то кинокомедии, нежели истинного гражданина ФРГ.
— Я с ним говорил. Очень подозрительный тип. Назвался… — тут полицейский произнес имя известного поэта.
— Да? — удивился Дорнье. — Но ведь тот худенький! Я же был десять лет назад на его творческом вечере. Помнится, был он на вид довольно щуплым, хотя стихи и впрямь тронули душу.
— Ну вот! — торжествующе осклабился полицейский. — Я тоже подумал, что врет. Будем брать?
По знаку коллеги из кустов вышли еще два сотрудника полиции.
— Погодите, — остановил их пыл Дорнье. — Не надо спешить, — и стал внимательно разглядывать рыболова. — Вы пока будьте начеку, а мы с Бейкером побеседуем с этим «поэтом».
Друзья спустились по склону берега к рыболову и, остановившись рядом, стали наблюдать за его действиями. Тот даже не обратил на них внимания. Оба сразу же отметили, что рыболов перед ними аховый или вообще никакой. Достав из банки длинного и жирного червя, он цеплял его крючком за середину и неуклюже, подняв фонтан брызг, забрасывал леску метра на полтора от берега. Подождав пару минут, он вытаскивал удочку из воды, снимал с крючка червя, нацеплял другого и так же шумно и неловко вновь закидывал леску в воду.
«Странно, почему он еще ни разу не поймал себя за штаны?» — подумал про себя Бейкер.
Когда горе-рыбак проделал комическую операцию в десятый раз, рыбацкое сердце Вольфганга не вынесло:
— Послушайте, — с укором произнес он. — Так вы никогда ничего поймать не сможете! — В голосе Дорнье было столько обиды и переживания, что чудак-рыболов встрепенулся, по-птичьи склонив голову набок, взглянул на друзей и искренне удивился:
— Неужели?
— «Неужели», «неужели», — передразнил его Дорнье. — Дайте-ка вашу снасть! — скорее потребовал, чем попросил он и протянул руку.
— Пожалуйста, — согласился мужчина и, отдав удочку, вынул из кармана платок. Сняв шляпу, он вытер вспаренную лысину.
Дорнье выбрал в банке небольшого червя, насадил его на крючок по всем правилам рыбацкого искусства — «за воротник» — и, поплевав на наживку, ловко забросил ее далеко от берега, чем вызвал бурное восхищение незнакомца.
— Стойте тихо, — шикнул комиссар полиции, подавая удилище. А как потянет, тащите. Сначала подсекайте. Ясно?
Незнакомец благодарно улыбнулся и, молча кивнув головой, вдруг полез в карман за записной книжкой. Положив удилище на землю, он принялся что-то записывать. В этот момент поплавок дернулся и поплыл, приплясывая по воде. Рыбачий инстинкт у Дорнье сработал мгновенно — и гладью реки, сверкнув, взлетела серебристая плотвичка. Она была по воздуху транспортирована прямо на берег, под ноги хозяина удилища. Тот быстро содрал с головы шляпу и накрыл ею плотву, как пойманную птицу. Сверкая люминисцентной лысиной, он, довольный, сказал:
— Я теперь понял, как ее ловить, хитрющую. Спасибо за науку! — И он с благодарностью потряс зажатую в своей потной ладони руку полицейского комиссара.
— Пожалуйста, — ответил Дорнье. — Для меня это пройденный этап — плотва. Вот голавль — это другое дело!
— А вы тоже приехали ловить? — спросил незнакомец.
Бейкер, который во время рыбацкого урока успел внимательно изучить незнакомца, ответил:
— Да, мы тоже ловить… Только другую рыбку.
— А… — так ничего и не поняв, сказал незнакомец.
Друзья простились с рыболовом и поднялись к ожидавшим их блюстителям порядка.
— Выяснили? — спросил нетерпеливо полицейский.
— Выяснил, — грустно ответил Дорнье.
— Будем брать?
— Нет.
— Почему?
— Это действительно поэт. — Дорнье усмехнулся. — Я еле узнал его. Располнел за последние годы. Слава, она вместе с повышенными гонорарами, увы, приносит и жировые отложения…
— Не может быть! — Сотрудник от удивления вскинул голову. — Да вы только взгляните! — И он показал фотографию генерала: — Лица — как две капли!..
— Вам надо было в данном случае не на лица смотреть, а на ноги.
— На ноги?!!
— Представьте себе. В ориентировке, что лежит у вас в кармане, об этом сказано. У лжегенерала размер следа ботинок номера на три меньше, чем у этого…
И довольный, что ошарашил подчиненного таким тонким открытием, Вольфганг спросил:
— Понятно?
— Понятно, — согласился полицейский и посмотрел на известного поэта с такой грустью, с какой смотрит лисица на свернувшегося ежа.
За три дня город превратился в растревоженный улей. Несмотря на все усилия «медных касок» и городских властей, кое-что о катастрофе на «Реттунге» проникло в большую прессу. Поговаривали о серьезных последствиях взрыва, и, хотя военное ведомство опубликовало официальное сообщение, которое заканчивалось словами: «Жертв нет», — жители города говорили другое: «У нас всегда жертв нет. Там где-то — есть, а у нас нет!» — И при этом ехидно ухмылялись.
Так или иначе скандал получил мировую огласку, а заштатный городок неожиданно приобрел мировую известность. Со всех сторон к «Реттунгу» ехали корреспонденты. Сильно активизировалось движение против дальнейшего размещения в стране «Першингов». В ландтаг и бундестаг поступали запросы избирателей, которые требовали гарантий от несчастных случаев, связанных с американскими «подарками», имеющими свойство «самовозгораться», как выразился один из военачальников на пресс-конференции. На фоне всего этого выступление Гюнтера Бейкера с репортажем выглядело далеко не безукоризненно. Тем более, что в газете была напечатана только первая часть репортажа.
И фотографии веселых американцев, и заголовок, да и весь текст, отредактированный Фликом, силились убедить читателей, что на военной базе, рядом с их жилищами, поселились ангелы-хранители с рождественскими пирогами, а не военный персонал с «Першингами», в которых — опасная для мира ядерная начинка.
Правда, «Керц» пообещала вторую часть репортажа своего корреспондента дать в ближайшее время. Но это мало утешало Бейкера. Он чувствовал на себе презрительные взгляды знакомых. И Гюнтер был уверен, что встреться сейчас ему в подъезде фрау Хауф, она вопреки своему воспитанию, пожалуй, с ним не поздоровается.
Словом, лучший репортер прессы «для приличного немца» чувствовал себя в каком-то подвешенном состоянии. Дома он еще раз неожиданно потерял сознание. Боясь, как бы подобные обмороки не стали системой, он позвонил Флику и, заявив, что плохо себя чувствует, выпросил себе выходной, чтоб уехать к жене в деревню, где та отдыхала у зятя с дочерью.
