— Возьмите в руки тетрадь или любую книжку, — так он начал свой рассказ, — положите ее на землю. Вращайте вокруг оси. Да, да, ее геометрической оси. Так, чтобы она совершила круг — гиру по- гречески.
Следите при этом: сколько раз ее контуры совмещаются с собой? Два раза. Правильно. Значит, у нее есть ось второго порядка. Ее называют дигирой, или L2. А если возьмем куб и станем вращать его вокруг оси, то он окажется тетрагирой. У него будет ось четвертого порядка. Чтобы совместить его контуры, нужно фигуру повернуть четыре раза.
Ну, а возьмите кристаллы со сторонами, ограниченными треугольником или шестиугольником. При поворотах их грани будут совмещаться: у одного три, у другого шесть раз. Значит, у них есть оси третьего и шестого порядков — тригиры и гексагиры. Отсюда кристаллографы и выделяют семейства кристаллов по наличию у них осей второго, третьего, четвертого…
Законы кристаллографии таковы, что они не допускают фигур, имеющих оси пятого порядка. Понимаете, есть L4, есть L6, а вот кристаллов с осью пятого порядка в неживой природе нет. Это запрещенный поворот. Пентагиры — оси пятого порядка — исключены из мертвого царства.
А в живом мире мы все время наталкиваемся на эту пресловутую пентагиру. Вспомните, у морской звезды пять лучей, у морского ежа — пятиугольные пластинки. Назову тысячи живых существ с пятилучевой симметрией. Значит, — почти выкрикнул Иванов, — L5 — это симметрия, которая свойственна живым существам. Симметрия жизни. Почему?
Точного ответа на этот вопрос тоже пока нет. Но я думаю так. Кристаллы с этой осью симметрии образуют неустойчивое равновесие. Значит, они или распадаются, или в них начинается процесс обмена с окружающей средой. Не здесь ли скрыто одно из условий возникновения жизни?
Эта мысль захватила. Окунулся в новый для меня мир живых существ. Стал изучать все формы, имеющие оси пятого порядка. Товарищи, узнав об этом, обвинили меня в ереси. Я перестал с ними разговаривать, с головой ушел в мир живых пятиугольников. Получил кличку нелюдима, замкнутого человека.
В это время встретил Инну. Она была единственным человеком, поверившим в мою идею. Инна работала младшим научным сотрудником в нашем же институте. После крупного разговора на одном из собраний, где мне особенно сильно досталось за то, что занимаюсь «чужими проблемами», Инна пошла к директору института и добилась перевода в мою лабораторию. С тех пор стали встречаться ежедневно, она узнала о моих замыслах.
Где истина?
Расшифровывая записи, относящиеся к дальнейшей части рассказа моего собеседника, обнаружил на полях дневника свои пометки: «Проверить ссылки на авторитеты» и «Просто не верится, что это так!». Они были сделаны под впечатлением рассказа Иванова о пути сомнений и поисков, который прошло человечество, пытаясь подойти к проблеме возникновения жизни на Земле.
Иванов рассказал мне о том, как вместо строгих научных данных он смог разыскать только сотни мнений отдельных ученых и философов.
Удалось тщательно проверить все ссылки Иванова. Действительно, он ничего не приукрасил. Можно только дополнить его рассказ новейшими гипотезами, разработанными в последние годы. Сейчас все эти мысли можно найти в великолепных сводках академиков В. Комарова и А. Опарина, в книжечке кандидата наук А. Эмме и у многих других. Но в те годы таких сводок не было: я поражаюсь работоспособности Иванова и его сотрудницы, которые за короткое время тщательно подобрали конгломерат мнений. Конечно, припоминаю только часть того, о чем рассказывал кристаллограф.
— Здесь мы с Инной не сходились характерами, — говорил Иванов. — Я отбрасывал все ненаучное, а ей нравились древние поэтические сказания и мифы. Это она рассказала мне о гипотезах вечной жизни, приводила неизвестно где вычитанные представления о том, что Земля наполнена какими-то скрытыми зародышевыми силами. В эти гипотезы, говорила она, верили и греческий философ Анаксагор, и один из «отцов» христианской церкви Августин. Вместе с тем Инна подсказывала мне, где можно найти критику всех этих ненаучных представлений.
— Я могу оценить, — говорил Иванов, — уровень знаний древних ученых, мыслителей и поэтов и понять их. Взгляды римского поэта Вергилия, жившего в первом веке нашей эры, были передовыми, когда он писал: «О достославном открытии аркадского пастыря время здесь изложить, как из порченой крови быков убиенных пчелы рождались вдруг».
Эти же мысли пропагандировались учеными в XIX столетии. Один из французских интендантов в 1807 году объяснял недостачу мяса на вверенном ему складе тем, что оно превратилось в мух. И этому интенданту верили. Взгляды о самозарождении многих животных считались официальными.
В 1870 году в типографии Московского университета была опубликована книжечка Адама Олеария «Подробное описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 годах». Олеарий рассказывал о дынях, растущих «за Самарой, между реками Волгой и Доном». Такая дыня очень похожа на ягненка, и недаром ее русские называют «баранец». Олеарий уверял, что он видел шерсть этого животного, родившегося из земли.
Только Пастеру удалось показать ошибочность и неправильность всех этих взглядов. Он экспериментально доказал, что в нашу эпоху самозарождение жизни невозможно. Ученые после этих беспримерных пастеровских опытов растерялись. Чему же верить? Рухнули устои взглядов, существовавших тысячелетия.
Энгельс, высоко оценивая труды Пастера, говорил примерно так: было бы нелепо желать принудить природу при помощи небольшого количества вонючей воды сделать в 24 часа то, на что ей потребовались тысячелетия.
Новый толчок к спорам дали метеориты. Учеными Франции, Венгрии, России и США свыше ста лет тому назад были определены в метеоритах кусочки воскоподобного вещества. Это послужило началом целого потока гипотез о том, что жизнь к нам привнесена из космоса.
В прошлом столетии Энгельсу удалось направить мысль ученых по правильному руслу. Он восстановил идею самозарождения жизни из простых химических элементов, а не из продуктов распада организмов. По пути, намеченному Энгельсом, сейчас идет наш ученый Опарин. Он считает, что перед рождением белка вещество прошло длительную стадию эволюции неживой природы. Подробно разбирает, как произошли первые органические соединения, из них-то он и выводит первичную жизнь.
— Да, все это стройно, — задумчиво повторил Иванов, — но и здесь много недосказанного. Ученые как-то стыдливо прячут концы своих гипотез в воду, говоря, что жизнь, зародившись миллиарды лет тому назад, дальше вновь не зарождалась. А древнейшие отложения настолько изменены и переплавлены, что в них не сохранилось никаких следов этой первичной жизни.
По существу, мы здесь сталкиваемся с большой философской проблемой: может ли сейчас природа повторить то, что сделала миллиарды лет назад? Невольно опять возвращаемся к мысли Энгельса о том, что надо синтетически получить живой белок в химических лабораториях. Только тогда мы поймем весь ход процесса зарождения жизни на Земле.
Но почему именно в химических лабораториях? Может быть, жизнь будет получена синтетически совсем не в химических и не в биохимических лабораториях. Главная задача — получить ее! Искусственно получить!
Живое и мертвое
Взошла луна. Прояснилось небо. От реки потянуло холодом и сыростью. Мы подбросили дров в костер и, зябко кутаясь, поставили подогревать чай. Снова потянулась ниточка беседы.
