Она кинула на меня умоляющий взгляд, и я заткнулся.
В тонких и нежных ручках моей секретарши клещи творили чудеса. Хотя я потерял немного кожи, в конце концов браслет поддался.
– А теперь поспешим, – сказала Элен.
Я смотрел на жалкие останки Марион.
– Ее надо бы приодеть.
– Вы бредите.
– Мои отпечатки на этих шипах и коже... они, должно быть, повсюду.
– Боже мой, – простонала она. – Неужели мы никогда не выберемся отсюда?
Пока я наспех одевался, Элен, преодолевая отвращение, принялась протирать своим носовым платком все поверхности, где могли бы оставаться следы моих пальцев. Можно сказать, она все шипы пропустила через свои руки. Когда, наконец, она завершила свой жуткий труд, я склонился над Марион и закрыл ей глаза. И живой и мертвой она повидала немало мерзостей.
Глава восьмая
Щебетанье
Я проснулся в незнакомой постели и незнакомой комнате. Уголок этот вроде бы мне знаком, но явно не мой. В этом я был убежден несмотря на царивший вокруг относительный мрак, затруднявший серьезный осмотр. Слишком надушен, женственен. Разве что я добровольно поменял пол, как это стало модно с некоторых пор. И чего только я не творил со своим телом!.. Вместе с Марион, к примеру! Бог ты мой! Марион! Невозможно! После страшного перепоя я стал жертвой кошмара, вызванного этой сменой постелей. Об этом красноречиво свидетельствовали и страшная боль в башке и мое лихорадочное состояние. Тут я спохватился, что причиной моего пробуждения было чье-то появление в комнате. Я заворчал. Этот кто-то, оказавшийся особой женского пола, подошел к кровати и взял меня за руку.
– Вам лучше, мэтр? – осведомилась нежным голосом Элен.
– Сойдет... ну, почти... потому что... гм... Значит, мне не приснилось?
– Увы, нет.
Я припомнил, как, словно в тумане, спускался по лестнице страшного дома, опираясь о перила и поддерживаемый своей секретаршей. Ноги подкашивались, голова кружилась, тошнило. Вроде бы мы никого не встретили. За каждой дверью слышалось одно и то же: стук ложек о тарелки с вечерним супом. На улице Монторгей мы смешались со все еще плотной толпой запоздавших хозяек, осаждавших лотки крикливых торговцев. Перед зданием НОПИ мы, должно быть, схватили такси, но об этом я уже ничего не помнил...
– ...И если не ошибаюсь, я у вас?
– А вы неплохо соображаете!
Я усмехнулся:
– Пожалуй! Особенно в последние дни... Если вода поднимается до уровня первой площадки Эйфелевой башни, я не исключаю вероятность того, что на Сене наводнение. По-моему, я вполне трезво мыслю, а? Но, Боже мой, что подумает ваша надзирательница?
– Она обычно не думает.
– Ну что ж, хотелось бы мне оказаться на ее месте. Мне пока это не удается. Который час?
– Скоро час. Пополудни. Вы проспали пятнадцать часов.
Она подошла к окну и раздвинула занавески. Дневной свет больно резанул по моим усталым глазам.
– Значит, вот как, я в миленькой колыбельке маленькой умненькой девочки? Право, я...
– Не вздумайте воображать! Я вас приютила, чтобы уберечь от навязчивых приставаний Флоримона Фару. К тому же мне все это обошлось лишь в пару чистых простыней. Фару не давал о себе знать. Во всяком случае в агентстве...
– Ох! Я ничего не воображаю, слишком я для этого разбит. Но, думаю, вы не разочаруетесь. Элен, я не убивал ту бедняжку. Вы мне верите?
– Да. Но лучше проявить осторожность.
– Совершенно верно. Кстати, у вас есть газеты? Они что-нибудь пишут об этом деле?
– И газеты и отчеты Ребуля и Заваттера о торговой и финансовой деятельности Рене Левиберга.
– Дайте мне газеты.
В 11-часовом выпуске 'Сумерки' поместили шапку: ПРИ ДРАМАТИЧЕСКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ПРОСТИТУТКА ЗВЕРСКИ УБИТА У СЕБЯ ДОМА...
Я прочитал:
Вчера, в конце дня, таинственный осведомитель, несколько раз звонивший в полицию, сообщил, что в доме номер... по улице Монторгей произошло убийство. Поскольку звонки следовали один за другим, комиссар участка, сначала посчитавший их розыгрышем, решил направить на место полицейский патруль. При допросе привратница и несколько обитателей дома заявили, что ничего не видели. Они утверждали, что ничего подозрительного не наблюдали. Тем временем полицейские, для очистки совести решившие осмотреть дом, обнаружили в пустующей кладовой, рядом с комнатой для прислуги, занятой мадемуазель Мари-Ивонн Бланден, известной в полиции нравов под именем Марион, труп последней. Проститутку зарезали, причем орудие убийства находилось в теле. Жертва была в особом костюме, который иной раз используют маньяки. Эта подробность вместе с тем фактом, что в комнате Мари-Ивонн Бланден был найден шприц с 'правазом', а также осколки ампул с наркотиком и проведенный судебным врачом осмотр позволили заключить, что несчастная была наркоманкой. Можно с уверенностью утверждать, что садистское