в свежую кладку и взорвалась, пробив стену, словно та была из картона.
И тут на сцене появился новый персонаж. Наполовину голый субъект, который, похоже, не собирался предаваться веселью. Тридцать лет в стене, или Жизнь кирпича. Субъект с некрасивого цвета кожей. Ведь туда, где он находился, солнце не попадало. Субъект глядел на меня своими широко открытыми, немигающими, угасшими глазами.
– Привет, Демесси,– сказал я.
Он поклонился. То есть, иными словами, следующий взрыв заставил его потерять равновесие или, проще говоря, освободил его от известковой оболочки, и он упал лицом вперед.
Не знаю, почему я бросился к нему. Он мог падать и падать сколько угодно. Вреда ему это не причинило бы. Меня окатило горячей волной. На этот раз я попался. И может потому, что в момент кончины так всегда и бывает… то, за чем мы гонимся всю жизнь, настигает нас наконец… прежде чем потерять сознание, я увидел, как вокруг меня летают тысячи банковских билетов.
– Демесси, о Хранитель сокровища…
Кровать, простыни и стены были белыми. Стараясь попасть в тон, я спросил бесцветным голосом:
– Что это?
– Теория,– сказал Фару.
Он постучал пожелтевшим от никотина концом указательного пальца по исписанному листку бумаги.
– Теория, которая начинается как бы стихами, но некоторые ее пункты были проверены и уже подтвердились. Похоже, вы находились под воздействием какого-то наркотика…
– А-а! Где я? В больнице?
– Да, имени Бусико. Вас привезли сюда полицейские, сбежавшиеся, чтобы навести хоть какой-то порядок в бистро Амедха, где происходило кровавое сведение счетов, они нашли вас среди других раненых и нескольких убитых.
– Если это были те самые полицейские, которые уже останавливали меня однажды ночью…
– Не знаю. Но мне стало известно о том, что с вами случилось, и я пришел. Три дня вы были в таком состоянии, что вас нельзя было допрашивать. Но сегодня вроде бы можно. А вам известно, что вы еле выжили?
– Чувствую я себя ни к черту. Меня ранили?
– Да не один раз.
– Обычно все начинается с головы.
– На этот раз и тела не пожалели.
– Может, ему было завидно. Ну что ж, теперь завидовать нечему.
– Ваши соседи по палате тоже завидуют. Видите ли, к вам наведывались гости. Сначала Элен, потом совсем молоденькая девушка, на редкость привлекательная. Их прозвали вдовами.
– Вдовами? Черт побери! Неужели я был так плох?
– Да. Но теперь дело пошло на поправку. Выкарабкаетесь.
– Ну что ж, тем лучше. Итак, я готов познакомиться с вашей теорией. Вы ударились в теорию?
– Не я, а вы. Практикант, дежуривший в ту ночь, когда вас привезли, слыхал, как вы бредили. Его настолько заинтересовали ваши слова, что он их записал.
– Как тот парнишка, который записывал номера машин.
– Какой парнишка?
– Парнишка, о котором рассказывал мне гарсон в кафе. К нам это не имеет отношения.
– Тем лучше. А то я уж испугался, нет ли чего другого. Какого-нибудь дополнения, которое все опять поставит под вопрос. Так я зачитаю вам ваш бред?
Он снова постучал по бумаге, которую держал в руках.
– Давайте,– сказал я.
– «Демесси, о Хранитель сокровища,– начал он.– Хранитель сокровища, но подтибрил его не ты. Может, бабки эти принадлежат «Контуар де креди», перекресток Вожирар. Уж наверняка там несколько миллионов. Л миллионы эти предназначались для покупки оружия, которым торговал Габриэль Лоредан, и место им было не в этой стене. Миллионы эти хранились у Жозефины. Демесси, Хранитель сокровища…»
Фару остановился и вздохнул:
– У меня не хватило духу напечатать весь этот текст. Впрочем, вы и так его знаете, он ведь вышел из вашей черепушки. Очень уж тут много непонятных фраз. Вы, конечно, бредили, но во всем этом была и правда, много правды. И это позволило нам разоблачить одного из черномазых, тоже раненного во время схватки, но бодренького.
– Сиди Носогрейка,– молвил я.
– Сиди Носогрейка?
– Я прозвал его так из-за трубки с гашишем, которую он дал мне в надежде на то, что это выведет меня из строя, но он здорово промахнулся. Еще его зовут Зенана.
– Зенана?
– Он рябой.
– Верно. Это тот самый парень. Точно, некий…
И, не обращая внимания на то, что у меня снова может подскочить температура, он ляпнул такое имечко, которое режет и ухо, и горло.
– Этот Зенана,– сказал я,– зная о наличии у Жозефины бабок, предназначенных для покупки оружия, и желая заполучить их втайне от освободителей алжирской территории во имя своего личного, индивидуального освобождения, воспользовался случаем, который ему представился, так?
– Да.
– И бабки, спрятанные в вертикальной могиле Демесси,– это бабки из «Контуар де креди»?
– Да.
– К вопросу о вдовах… Деньги возвращены полностью?
– Почти.
– Отчасти ведь благодаря мне.
– Вроде бы так. Вы хотите получить вознаграждение?
– А оно положено?
– Думаю, да.
– Тогда прошу походотайствовать. Не ради меня, а ради жены Демесси и малыша, которого она ждет.
– Посмотрим. А пока… Послушайте, Бюрма, вы были со мной не слишком-то откровенны, а? Когда я вызвал вас к Жозефине, на горизонте был уже один убитый… да и о смерти ясновидящей вам тоже было известно.
– О! Не будем больше говорить об этом. Поговорим лучше о Зенане. Так он сознался?
– Да. Благодаря вашей теории, изложенной вами в бреду и записанной практикантом, мы задали ему такие вопросы, причем, пожалуй даже, в утвердительной форме, что он не стал упрямиться. Он признал, что, явившись однажды к Жозефине, которая была передаточным пунктом и к которой он часто наведывался, он нашел на коврике вашу визитную карточку. Ему не понравилось, что Жо связана с частным сыщиком. Он задумался: а не собирается ли она подложить свинью своим сводным братьям по крови? Вы в этот момент как раз, должно быть, беседовали с ясновидящей. Он не стал соваться. Но с верхнего этажа следил, дожидаясь, когда вы уйдете. А потом потребовал объяснений от доброй женщины. Она оправдалась, сказав, что вы приходили к ней по поводу некоего Демесси, чернорабочего с «Ситроена». Зенана не дурак…
– Не всегда.
– В общем-то, он скорее пройдоха.
– Хитрец.
