заброшенных домов. Естественно, для того чтобы убедиться, что туда не забрались воры. Разгуливая таким образом несколько дней назад – точной даты он не помнит,– он услышал в этом доме стоны. Он нашел комнату, откуда раздавались стоны. Там он обнаружил молодую девушку, ту, с фотографии,– она валялась на матрасе, связанная и с кляпом во рту. Он освободил ее. Она была очень слаба и немного не в себе. От перенесенных мучений она помешалась или была близка к этому. С самыми чистыми намерениями он перенес ее в свой фургон, накормил и вылечил. Несколько дней спустя, воспользовавшись отсутствием своего спасителя, она ушла, захватив грязный плащ и пару таких же грязных матерчатых туфель. Ее поведение огорчило цыгана, но он все же радовался, что она удрала от того, кто запер ее в этом доме. С того дня, не постоянно, но когда только предоставлялась возможность, он следил за домом с моста, который уже не действует, чтобы посмеяться над мучителем девушки, когда тот обнаружит, что она исчезла. Но кроме меня, он никого не встречал.
Я думаю, однако, что этот тип, скорее всего, возвращался и, по-видимому, был удивлен, найдя клетку пустой. Но ему удалось быстро поймать птичку снова, и на этот раз он ее не пощадил. И для нее все закончилось под грудой опилок.
Я даю цыгану немного денег, в виде компенсации за плащ, и он оставляет меня одного.
Перед тем как мне в свою очередь покинуть эти места, я отправляюсь взглянуть на колодец, тот самый колодец, который когда-то внушал мне такой страх и казался одним из входов в ад. На тропинке, которая к нему ведет, около мертвого воробья суетятся муравьи, унося на себе частички сгнившего мяса к своему чудесному городку. Они выстраиваются в цепочку, старательно обходя подозрительные кусочки негашеной извести, то и дело попадающиеся в траве. Я отодвигаю тяжелую железную плиту, закрывающую отверстие колодца, и заглядываю в его сырые глубины. Воды мало. Сверху она покрыта неподвижной пленкой. Там ничего особенно не видно, но меня это не переубеждает. Я кладу крышку на место и похлопываю по ней рукой.
Из бистро в Селльнев, где я в конце концов стал уже завсегдатаем, звоню Лоре Ламбер. Накануне я дал себе обещание раздобыть ее адрес, но потом у меня это выскочило из головы. Однако лучше поздно, чем никогда. Отвечает мне девушка из службы «Отсутствующие абоненты»:
– Г-жа Ламбер вернется не раньше понедельника.
– Спасибо. Г-жа Ламбер живет на улице Одет-Сьё, да?
– Нет, месье, вы ошибаетесь, на улице Фрер-Плате.
– Простите, пожалуйста.
Поскольку улица Фрер-Плате, когда я еду обратно в город, мне по дороге, я туда и держу путь. Особняк, в котором живет Лора, мирно дрыхнет за закрытыми ставнями. Дом заперт – абонент отсутствует… Я бросаю взгляд на почтовый ящик. Там лежит сложенный тетрадный листок без конверта. Улица пуста – я могу туда залезть. Веточкой, выдернутой из изгороди, я вытаскиваю послание, адресованное Лоре, и немедленно читаю его.
«Скотина! Гадина!»
Мне приходится выпить три мартини, чтобы прийти в себя.
После этого я возвращаюсь в гостиницу.
Там меня ждет записка от Элен, пришедшая совсем недавно. Девица по имени Мод ничего сообщить не может. Если я хочу дать какие-то дополнительные инструкции своему секретарю, я могу позвонить ей в Лурд по такому-то телефону. Я звоню.
– Вы можете возвращаться сюда,– говорю я.– У меня есть и имя, и адрес. Мод Фреваль нам больше не нужна.
Из гостиницы же я звоню капитану Шамбору и Дорвилю, который, на мое счастье, дома. Я говорю ему, что сейчас приеду.
На улице Сен-Луи я вижу За в машине с откидным верхом, на которой раньше разъезжала блондинка.
– Ничего особенного?
– Ничего. Один раз он вышел. Я пошел за ним. Он ни с кем не встречался, никуда особенно не заходил, не пытался заговорить с фараонами. Дошел до Пейру. Покормил хлебом лебедей, затем вернулся домой. Я в порядке, уже начинаю скучать.
– Не вы один. А как Раймонда?
– Порядок! Я засунул ее на утренний поезд, а потом взял напрокат этот автомобиль.
– О'кей. Я заберу с собой нашего клиента. Вы поедете за нами, так, чтобы вы были рядом, когда мне понадобитесь.
– Черт возьми, Бюрма! – восклицает Дорвиль, открывая мне дверь.– Вы выглядите очень усталым.
– Я такой и есть. Последние часы расследования всегда самые утомительные. Все это дерьмо, которое всплывает наверх…
– Последние часы? Вы хотите сказать…
– Да, дело в шляпе.
– Черт возьми, Бюрма!
Он выглядит совершенно ошалевшим. У него подкашиваются ноги, и он падает на стул.
– Черт возьми, Бюрма! Черт возьми! Мне надо выпить чего-нибудь. Вы тоже, конечно? А можно мне узнать?…
– Потом. Выпьем тоже потом. Поедемте со мной.
Он как сомнамбула идет за мной. Усаживаясь в мой «дофин», взятый напрокат, он в двадцатый раз повторяет: «Черт возьми, Бюрма!»
Остановившись на улице Дарано, бывшей Бурсье, я велю Дорвилю, все еще находящемуся в состоянии глубокого изумления, подождать меня в машине, а сам иду к магазину безделушек «Мирей». Продавщица – надушенная брюнетка в выходном костюме – собирается закрывать магазин. Узнает она меня или нет, но автоматически улыбается мне. Я спрашиваю, на месте ли хозяйка или г-н Кастеле. Кастеле отсутствует, но госпожа наверху, в своей квартире.
– Спасибо,– говорю я, забирая из ее хорошеньких ручек ключи.– Я поднимусь к ней. Вы можете идти. Я сам закрою.
Она пытается возразить, что это невозможно, что госпожа больна, что закрывать магазин должна она и т. п. Я ей нежно отвечаю, что если сейчас ей и надо что закрыть, так это ее пухленький ротик, иначе мне придется открыть свой, и ей, скорее всего, вряд ли понравится, если люди узнают, что она шлюха. Я говорю это наугад. Но меня не удивило бы, если бы девица была замешана в этом деле. Я попадаю в самую точку.
– Ах,– говорит она, побледнев,– вам известно?
– Да. Но меня это не шокирует. Я антиаболиционист.
Я не знаю, знакомо ли ей это слово. Во всяком случае, она отбывает углубить свои познания по этому вопросу в другом месте. Я засовываю ключи в карман и поднимаюсь наверх. В маленьком скромном особнячке тихо, как в могиле.
Прекрасную Мирей я обнаруживаю в гостиной, где она меня принимала в прошлый раз. Неподвижная и бледная под слоем макияжа, она полулежит в кресле, вытянув свои все еще аппетитные ножки – она похожа на сломанную марионетку. «Черт возьми, Бюрма!» – как любит говорить Дорвиль. Волосы у меня встают дыбом. Я не испытывал до сих пор потребности торопиться. Мне незачем было спешить. Он уже совершил слишком много убийств, думал я, он больше не станет убивать, в этом больше нет необходимости. Но я не учел того, как он ненавидел эту женщину.
Я наклоняюсь к Мирей и почти плачу от облегчения. Она всего лишь мертвецки пьяна – бутылка лежит, зажатая между ее ногой и ручкой кресла.
Я оставляю ее проспаться и отправляюсь осматривать дом. На третьем этаже я обнаруживаю в углу одной очень большой комнаты проектор и переносной экран. Пленок нет, но это неважно. Соседние комнаты – спальни, «спальни для друзей». В платяном шкафу спальни, которую занимает парочка, заправляющая судьбами дома, я нахожу мужские ботинки с невысоким ортопедическим каблуком. Предатель, которого
