Многогрешный, следил за каждым шагом и каждым движением Якуба, приставленного Азем-агой к больному.
Болезнь прошла внезапно, как и началась. Но слабость осталась, а с нею — разбитость, скверное настроение. Гетман заскучал и крикнул, чтобы кто-нибудь вошёл.
За дверью послышались шум, топот ног.
— Кто там?
Дверь приоткрылась и показалась пепельная голова Свирида Многогрешного.
— Это я, ясновельможный пан гетман. — Круглая физиономия хорунжего расплылась в угодливой улыбке.
— Заходи.
Многогрешный вошёл в комнату, пригладил рукой жиденький чуб и низко поклонился.
— Слава богу, вы живы и здоровы, пан гетман… А я подумал, с вами что-то случилось — так вы крикнули…
— Я уже чувствую себя хорошо… С чем пришёл?
— У меня очень важные вести…
— Ну, рассказывай! — Гетман подложил себе под голову вторую подушку, чтобы удобнее было сидеть, и указал на стульчик: — Садись!
— Ясновельможный пан гетман. — Многогрешный осторожно присел на вычурный стульчик с кривыми позолоченными ножками и понизил голос до шёпота: — Пока вы болели, я порасспросил своих доверенных людей, которые оставались в Немирове нашими глазами и ушами…
— Ну и что?
— Страшно даже подумать…
— Говори!
— Ясновельможный пан гетман, — торопливо затараторил Многогрешный, — всем хорошо известно, сколько трудов вы положили на то, чтоб возродить отцовскую славу… Да не все ваши помощники искренне помогают…
— Кто? — Юрась впился взглядом в желтовато-серые глаза хорунжего.
— Наказной атаман Астаматий во время похода вашей ясновельможности на Левобережье принимал тайного посла от Серко и долго толковал с ним за закрытыми дверями…
— О чем?
— К сожалению, не удалось дознаться… Но дознаемся! Того посла, запорожца Семашко, семья которого живёт в Немирове, я приказал арестовать и посадить в яму. Правда, несмотря на то что ему всыпали полсотни палок, он ничего определённого не сказал… Должно быть, мало всыпали… Зато…
— Ну, ну!
— Зато доподлинно стало известно, что Астаматий, этот хитрющий волох, изрядно вытрусил карманы и сундуки богатых немировских горожан и присвоил большую часть собранного… В казну поступило золота и серебра, а также драгоценных вещей только на полторы тысячи злотых. А сколько прилипло к его рукам, одному богу ведомо!..
Гетман заскрипел зубами, едва не задыхаясь от злости. В последнее время он все свои силы отдавал тому, чтобы как можно больше людей перегнать с левого берега Днепра на правый, а также поскорее пополнить свою казну, так как считал, что без подданных и без денег он ничто. Потому и следил ревниво за тем, чтобы ни один злотый, ни один червонец или динар, ни одна золотая или серебряная вещица не миновали его казны.
— Ах ворюга! Изменник! Грабитель! Хитрый волошский лис!.. Я давно подозревал, что он неискренний, коварный, подлый человечишка!.. Но куда же смотрел полковник Вареница? Я же приказывал ему неотступно следить за каждым шагом Астаматия!
В глазах Многогрешного заиграл радостный огонёк.
— Ваша ясновельможность пригрела на груди змею! Полковник Вареница в сговоре с Астаматием…
— Не может быть!
— Мои люди доносят, что не раз видели их вдвоём. Астаматий частенько заезжал к Варенице, до полуночи пьянствовал с ним… А горничная Вареницы Настя хвасталась подругам, что хозяин подарил ей золотые серёжки… Откуда они у него? Ведь до тех пор, пока вы не вручили ему пернач полковника, был гол как сокол!.. Вместе со мной, благодаря вам, выбрался из турецкой неволи, так что, кроме вшей, — пусть извинит меня пан гетман за грубое слово, — ничего не привёз с собой на Украину. А теперь, вишь ли, дарит дорогие серёжки своей полюбовнице. Какой богатей нашёлся!..
— Что ещё?
— Немировский сотник Берендей…
— И этот? О боже!..
— Он выпустил из ямы нескольких острожных, не положив за них в казну ни одного шеляга[31]. Сказывают, на этом он крепко погрел руки… Из корчмы не вылазит!
— Все?
— Все.
— Как переселенцы?
— Голытьба… Перетрясли всех — ни злотого не нашли… Временно живут на Шполовцах. Весной заставим пахать, сеять…
— А те… девчата?
— Их поселили, как и приказано вашей ясновельможностью, тут рядом… На Выкотке… Слежу за каждым шагом…
— А турки?
— Азем-ага взял их на службу.
— Угу… Это хорошо… Однако их нужно остерегаться, а то они обо всем будут докладывать Азем- аге.
— А он — каменецкому паше Галилю, великому визирю и самому султану, — досказал Многогрешный.
— Об этом мог бы и не напоминать: сам знаю… А вот кто из наших доносит Азем-аге — хотелось бы проведать.
— Кто же? Астаматий и Вареница, безусловно, причастны к этому…
Юрась кисло поморщился.
— Может, и ты? А?
Многогрешный испуганно перекрестился:
— Что вы, пан гетман!.. Вот вам крест, я ваш самый преданный слуга! Как пёс, готов каждому вашему недругу горло перегрызть!
— Ладно, ладно, верю, — небрежно махнул рукой гетман, а потом, видя, как его слова взволновали хорунжего, добавил: — Ты единственный, на кого я могу положиться… Так что ты предлагаешь сделать с изменниками?
— Предлагать и решать может ваша ясновельможность. А моё дело — доложить обо всем правдиво, как на духу.
— Ты схватил их?
— Без вашего приказа? — удивился Многогрешный. — Как бы я посмел?
— Взять ворюг! Немедленно! И держать под усиленной стражей!.. Малость окрепну — сам допрошу их!
— Будет сделано, ваша ясновельможность. Но…
— Ну, что ещё?
— Кого же назначить на их места?
Юрась ненадолго задумался. Потом решительно сказал:
— Без наказного атамана обойдусь: сам управлюсь! Полковником назначу Коваленко, а сотником… — Он выдержал паузу, пристально посмотрел на Многогрешного. Тот преданно склонил голову, ожидая благодарности за верную службу. — Сотником… будешь ты, Свирид! Служи мне честно — и я никогда не
