— Почему ж не дать? — ответила та, вытирая руки о чистый передник.
Затем старушка снова нагнулась над грядкой, провела ладонью над короткой, густой, темно-зеленой порослью, выпрямилась и, делая шаг в сторону домика, добавила:
— Иди за мной… путник!
Вотша двинулся вдоль плетня и почти сразу нашел небольшую калитку, от которой к домику вела странная, извилистая дорожка, обрамленная короткой, но очень густой темно-зеленой травой. Можно было бы, наверное, пройти напрямую, но он вдруг перехватил взгляд остановившейся у крыльца старушки, с непонятным вниманием наблюдавшей за ним. И Вотша пошел по дорожке, присыпанной желтым сухим песком.
Вотша не видел, чтобы старушка заходила в дом, но, когда он подошел к крыльцу, хозяйка протянула ему деревянный ковшик, наполненный чистой водой. Изверг осторожно принял ковшик, наклонился над ним, готовясь сделать глоток, и вдруг почувствовал тонкий, чуть сладковатый запах, идущий от воды. Он снова поднял голову, взглянул в чистые, небесной голубизны глаза старушки и тихо спросил:
— Это что ж ты, матушка, мне в воду намешала?
Старушка усмехнулась, пожевала бледными морщинистыми губами и так же негромко ответила:
— Ишь ты, нюхливый какой! Травки тебе одной намешала. Давно ко мне парень молодой не заглядывал, вот я и решила… попользоваться!
Вотша бросил быстрый взгляд на воду, потом снова перевел глаза на хозяйку дома. В ее глазах, неотрывно смотревших ему в лицо, зажегся некий оценивающий интерес, но понять, в чем он заключается, Вотша пока не мог. Снова взглянув на воду, он переспросил:
— И что ж это за травка такая?
Старушка снова усмехнулась, взяла ковшик из его рук, выплеснула воду и неожиданно предложила:
— А не хочешь ли ты, путник, перекусить?
— Хм… — настороженно хмыкнул Вотша и в тон старушке поинтересовался: — А не подмешаешь ли ты мне, матушка, в еду какой-нито другой травки?
Тут старушка уже откровенно улыбнулась и пропела своим удивительно чистым и звонким голоском:
— Не бойся, милый, теперь у меня на тебя другие виды… Да и ты, со своим нюхом, похоже, сразу почуешь подмес!
После этих слов старушка повернулась и, не дожидаясь согласия юноши, стала подниматься на невысокое крылечко, словно бы и не сомневаясь, что изверг последует за ней. И Вотша действительно не обманул ее ожидания.
Домик сразу показался Вотше маленьким, сеней в нем не было, и когда он следом за старушкой вошел в переднюю комнату, она оказалась просто крошечной. В правом от входа углу располагался примитивный очаг, в котором горел небольшой, осторожный огонь. Над огнем, на кованой цепи, подвешенной в дымоходе, висел металлический котелок, прикрытый крышкой, в котелке что-то лениво побулькивало. Напротив очага стоял столик, за которым с трудом могли разместиться двое, и около него две невысокие скамейки. Старушка, махнув рукой в сторону столика, проговорила:
— Присаживайся, изверг. — А сама направилась к шкафчику, стоявшему в третьем углу, а в четвертом углу комнатки, как заметил Вотша, висела трехъярусная полка, на которой стояли совсем маленькие и абсолютно одинаковые горшочки, горлышки которых были перевязаны чистыми тряпицами.
Вотша аккуратно присел к столу и принялся наблюдать за быстро перемещавшейся по комнате хозяйкой. Та выудила из шкафчика три глиняные ложки — две небольшие и одну разливальную, две тоже глиняные миски и солонку. Затем она возникла около стола, на который поставила одну из мисок, обе маленькие ложки и солонку, а в следующее мгновение была уже около очага и, сдернув с котелка крышку, принялась наполнять миску густым варевом. По комнатке поплыл такой запах, что Вотша ощутил спазм голода и одновременно закрыл от предвкушения предстоящего удовольствия глаза. Когда он, вдохнув с наслаждением аромат еды, снова открыл глаза, на столе уже присутствовали обе наполненные миски, небольшая тарелка с нарезанным крупными ломтями хлебом и две странно большие, грубо вылепленные кружки, наполненные темным шипучим квасом. Старушка сидела напротив Вотши и легко постукивала по своей миске ложкой.
Увидев, что ее гость открыл глаза, она улыбнулась и быстро проговорила:
— А я уж подумала, ты заснул. Ешь давай, а потом поговорим!
И старушка принялась так вкусно хлебать свое варево, прикусывая хлебный мякиш, что Вотша, не раздумывая, тоже набросился на еду.
Впрочем, наелся он очень быстро — когда он принимался за свою миску, ему казалось, что он запросто сможет выхлебать три-четыре таких посудины, однако стоило ложке заскрести по дну мисочки, как он понял, что сыт, и не просто сыт, а сыт по самое горло! Доев варево, Вотша аккуратно положил ложку хлебалом на край миски, отпил квасу и вопросительно взглянул на хозяйку домика. Та, как оказалось, уже не только закончила трапезу, но и убрала свою посуду со стола. Увидев, что гость отложил ложку, старушка удовлетворенно проговорила:
— Ну что, изверг, наелся? Значит, теперь и поговорить можно. А то какой это разговор на голодное брюхо.
Выдернув из-под носа Вотши пустую миску и ложку, старушка легко поднялась и направилась к очагу, около которого стоял небольшой глиняный таз с водой, в нем, видимо, мыли посуду. Вотша посмотрел ей вслед и спросил:
— Так что же ты, матушка, мне за травку-то в воду подмешала?
— О-о-о… — протянула старушка, наклоняясь над тазом и опуская в него миску и ложку. — Это такая травка!.. Вот не унюхал бы ты ее, выпил водичку, и сразу у тебя перед глазами вместо старухи немощной появилась бы девица неземной красоты! И не смог бы ты удержаться от… вот тогда бы я и попользовалась!
— Та-а-к!.. — изумленно протянул Вотша. — Это что ж за трава такая?!
Старушка стряхнула воду с миски и ложки и отправилась к посудному шкафчику, приговаривая на ходу:
— Да вот такая травка… Единственный недостаток, запашок имеет, правда, слабый запашок, какой не каждый и учует, а ты вот учуял! И потому появилось у меня к тебе другое дело, но, прежде чем говорить о нем, ты мне расскажешь, зачем ты землю топчешь и куда на холод глядя направляешься?!
— А с чего это ты, матушка, решила, что я вот так просто тебе все и расскажу? — усмехнулся в ответ Вотша и вдруг почувствовал, как отяжелело его тело, как тяжелы стали руки и ноги, как необоримо клонится голова к столешнице, как сами собой закрываются глаза и становятся вялыми мысли.
Он сложил руки на столе, опустил на них голову и мгновенно уснул.
Проснулся изверг, как ему самому показалось, буквально через несколько мгновений, даже руки, лежавшие под головой, не успели занеметь. Во всем теле он ощущал необыкновенную легкость и странную силу. Подняв голову, он увидел, что старушка, привычно улыбаясь, молча сидит напротив него, словно дожидаясь, когда он проснется. Увидев, что ее гость вновь открыл глаза, она, вдруг став серьезной, проговорила своим не по годам молодым голосом:
— Ну так послушай, Вотша, что я тебе скажу. Идти тебе сейчас на Восток не время — близится зима, которой ни в степи, ни в горах ты просто не выдержишь, замерзнешь! А если не замерзнешь, то попадешь в какую-нибудь восточную стаю, им лишний изверг, молодой и сильный, всегда пригодится. Так что… оставайся-ка ты лучше у меня!
Вотша был настолько поражен тем, что хозяйка домика откуда-то узнала и его имя, и намеченную им для себя дорогу, что даже не сразу понял смысл ее предложения. Вместо ответа на последние слова старушки он спросил:
— А откуда ты, матушка, узнала мое имя и… и все остальное?!
Старушка снова улыбнулась и ответила:
— Травка, милый, травка… И еще слово, сказанное к месту и вовремя!
— Травка… — потрясенно повторил за ней Вотша, а старушка снова озвучила свой вопрос:
— Ну, так что, остаешься у меня, Вотушка?
