черты широкого лица со следами оспы. Совсем львиная голова… Помню, как я однажды роптала на рисовании, стоя с рукой на весу, а Месмахер мне сказал: «Когда вырастете и станете художницей, будете писать портрет. Обладая легкостью и твердостью руки, вы подойдете к холсту и сразу поставите блики на глаза. Рука вам не изменит. А пока это время не пришло, надо упражняться, школа учит точности, терпению и выдержке»'.
В. В. Стасов вспоминал: 'Достойны всяческого уважения усилия директора школы M. Е. Месмахера, хорошего и образованного художника, держать школу на возможно высоком уровне. Его энергия неутомима и громадна: он во все входит сам, от крупного до самого мелочного, до последних подробностей начальных рисовальных и орнаментальных классов; он, можно сказать, ведет сам все преподавания и, хотя такое беспредельное тяготение одной личности иногда дает в результате известную неблагоприятную однотонность, однако оно же заставляет дело сильно и равномерно двигаться вперед, не дает никому заснуть'.
'В училище были прекрасно оборудованные светлые классы, отличный музей, одна из лучших в Петербурге библиотек по богатству специального материала, собранию гравюр и дивной коллекции бабочек. Библиотека охранялась ее цербером — профессором Гальнбеком…
Во всем чувствовалась рука и зоркий глаз хозяина, а главное — большая любовь к своему детищу… Чистота коридоров и прекрасно оборудованных классов была невероятной для меня. Казалось, как же работать здесь, когда и пошевелиться страшно, чтобы не пачкать помещений. Казалось, что и порядок здесь должен быть особенный, по движениям служителей в темно-синих сюртуках, по расчитанности шагов', — писал К. Петров-Водкин в своей книге 'Хлыновск. Пространство Евклида. Самаркандия'. И далее: 'В области учения еще заметнее отражался на мне строгий порядок в работе: он развивал во мне работоспособность и соревнование с товарищами. Занятия в различных материалах и инструментах делали свое профессиональное дело: рука приобретала точность в изображении и аккуратность в количественном распределении красящих веществ…Коридорами и классами с шевелюрой Саваофа носился дух школы — Месмахер. Он вскидывал на черной ленте пенсне, улавливая на ходу, не сдает ли где колесо машины четырех этажей, внутренним коридором уходил Месмахер в готовившийся к открытию музей, в свою лебединую песнь…'
В своих «Воспоминаниях» Аркадий Александрович Рылов, известный русский пейзажист, с 1888 года учившийся, а затем — преподававший в училище, писал: 'Мне очень нравилось учиться у Штиглица. Благодаря трудовой дисциплине, работа кипела. Я чувствовал, что с каждым уроком мои технические знания увеличиваются. Мы в совершенстве рисовали смывной тушью гипсовые вазы, отлично передавали тростником стекло и металл. С наслаждением я рисовал акварелью и масляными красками натюрморты. До иллюзии передавал клеевыми красками рельефы и металлические предметы на декоративном панно…' [40].
Помимо училища изначально предполагалось создать и музей, где на примерах изучения прикладного искусства прошлых эпох ученики могли бы постигать теорию и практику художественного творчества.
Щедрый благотворительный поступок Штиглица был поддержан дарами коллекционеров, промышленников и аристократов Петербурга, заложившими основы художественно-промышленного музея. Первоначально музей располагался в учебном здании. После смерти А. Л. Штиглица (в 1884 г.), бывшего попечителем училища, было обнародовано его завещание, по которому он оставил своему любимому детищу еще девять с половиной миллионов рублей для строительства музея и создания коллекции. На эти же деньги поручается создать проект музейного здания известному петербургское зодчему M. Е. Месмахеру.
Для обозрения главнейших музеев прикладного искусства в Европе архитектор командируется за границу. Как известно, в XIX в. было несколько музеев художественной промышленности: Лондонский Южно-Кенсингтонский (основан в 1857 году, с 1899 г. получивший название Виктории и Альберта), Венский (1864 г.) и Берлинский художественно-промышленный музей (1867 г.), Гамбургский музей искусства и ремесел (1877 г.).
Неоценимую роль в создании и комплектовании музея училища сыграли приемная дочь Штиглица H. М. Июнева и зять барона А. А. Половцов, фабрикант, политик, страстный собиратель предметов искусства. А. А. Половцов дружил с великим князем Алексеем Александровичем и, судя по дневнику, часто с ним встречался, особенно в 1880-1890-е гг. 6 июня 1891 г. А. А. Половцов записал в своем дневнике: 'В 10 1/2 часа у великого князя Алексея Александровича, с коим отправился осматривать вновь строящийся музей наш. Он в восхищении; Месмахер показывает все свои рисунки с проектами декораций различных комнат в различных стилях'.
30 апреля 1896 года состоялось торжественное открытие музея Центрального Училища технического рисования барона А. Л. Штиглица. На вернисаже присутствовала императорская фамилия, именитые гости. Неизгладимое впечатление на приглашенных произвело само здание музея с потрясающими по отделке интерьерами в различных исторических стилях, исполненных по проектам архитектора M. Е. Месмахера. 'Он роскошен, несравненно роскошнее музея нашей Кенсингтонской школы', — заявил в своем выступлении представитель из Лондона. Помимо художественного образования учащихся, музей вел большую экспозиционную и исследовательскую работу. Хранители музея систематизировали коллекции, создавали научные каталоги, организовывали выставки, например, 'Старинного русского серебра', куда были доставлены превосходные вещи графа Шереметева, князя Белосельского, графа А. А. Бобринского. Великий князь Алексей Александрович, постоянно интересовавшийся событиями в училище, доставил в музей золоченый туалетный прибор работы знаменитого Germain, который он купил в Опекунском совете.
Алексей Александрович в кругу родных и близких
Великий князь Алексей Александрович пользовался репутацией самого красивого члена императорской семьи. Это был светский человек 'с головы до ног', которого баловали женщины и в России, и во время его заграничных путешествий. Его личная жизнь сложилась неудачно, хотя и была полна многими романтически ми приключениями.
Главный роман его жизни был с замужней дамой — Зинаидой Дмитриевной Богарне, ради ко торой 'великий князь открыл двери своего дворца петербургскому бомонду', где она блистала 'как царица нашего большого света' [26, с. 120].
Младшая сестра генерала М. Д. Скобелева (1843–1882), Зинаида Дмитриевна состояла в браке с герцогом Евгением Максимилиановичем Лейхтенбергским. Впоследствии она получила титул и фамилию графини Богарне. Сын пасынка Наполеона Евгения Богарне и отец супруга 3. Д. Богарне, — Максимилиан, — увлек любимую дочь императора Николая I — великую княгиню Марию Николаевну. По случаю брака король Баварии пожаловал Богарне титул герцогов Лейхтенбергских. Император Николай I в свою очередь наградил детей великой княгини титулами императорских Высочеств и князей Романовских.
Таким образом, герцоги Лейхтенбергские, ни где и никогда не царствовавшие, почитались в России высочайшими особами.
Первая жена Евгения Максимилиановича Лейхтенбергского, Дарья Константиновна Опочинина, умерла в возрасте 24 лет от послеродовой горячки, спустя неделю после рождения дочери.
В первом браке Е. М. Лейхтенбергский состоял около года. В 1878 году он женился вторично.
Зинаида Дмитриевна, или, как обыкновенно ее звали, Зина Богарне, была удивительно обаятельна, красива и жизнерадостна.
'Видной петербургской дамой была и ее сестра, княгиня Надежда Дмитриевна Белосельская- Белозерская; ее муж, князь Константин Эсперович был близок императору Александру III. Белосельские много принимали в своем доме на Невском и дворце на Крестовском острове' [26, с. 130]. Ольга Дмитриевна Скобелева была замужем за графом В. П. Шереметевым.
