последнего, тринадцатого или четырнадцатого по счету, болота, намотали новые портянки на закоченевшие ноги. Стало теплее, но не очень. Мокрые сапоги холодили ноги. Терпи, казак, атаманом будешь!
Осторожно подвозили орудие к передовой. Я уже был здесь, поэтому сразу нашел блиндаж командира батальона. Пошли с ним вдвоем выбирать место для орудия.
К концу ночи все было сделано. Готов орудийный окоп. Подтащено на руках, установлено и замаскировано орудие. Подготовлены снаряды. Вырыты окопчики для расчета. Устали до предела. Сели отдохнуть на бруствер орудийного окопа, потные и жаркие.
Первая часть приказа, зависящая только от нас, была выполнена… А утро уже надвигалось… Сейчас придет Новиков, и мы пойдем к командиру батальона, чтобы узнать, с какой ротой нам бежать в атаку… 'Написать письмо родителям?… А будет ли им легче, если оно окажется последним?…'
Перед рассветом к нам подошел командир батальона вместе с незнакомым офицером в белом полушубке с планшеткой на боку. Веселым голосом сказал: 'Артиллеристы, сматывайте удочки, смена пришла!'
Дивизию подменяла другая, подошедшая этой ночью…
Нам салютует Москва!
Недолгим был наш отдых. Практически его и не было. Отошли немного в тыл, постояли дней пять в лесу и опять вернулись назад, заняли боевые порядки. Вплотную к Припяти продвинуться не удалось, там сплошные болота. В нашем расположении их тоже хватало. Начальник штаба дивизиона дал мне поручение – 'студебеккером' перетащить одну из гаубиц через замерзший узкий приток Припяти впереди наших позиций – посмотреть, выдержит ли лед орудие, если придется продвигаться вперед. Гаубицу прицепили к 'студебеккеру'. Я сел в кабину Машина благополучно выползла на берег. Под гаубицей лед начал трещать, и она провалилась в воду… К счастью, у 'студебеккера' – мощная лебедка. Мы отцепили гаубицу, развернули автомашину,- лебедка у нее впереди,- прикрепили трос к лафету орудия. Что-то будет?
Трос начал наматываться, гаубица медленно выползла на берег. Легко отделались!
Боев пока больших не было. Правда, один из наших комбатов, капитан Павел Иванович Бешлега, сменивший убитого на Курской дуге Панкратова, вместе с двумя радистами ушел со стрелковым батальоном по нейтральной полосе вдоль Припяти в тыл к немцам. Каких-либо сведений от них пока еще не поступало.
К вечеру меня вызвал Новиков.
– Поздравляю, тебе добавили звездочку, теперь ты лейтенант,- сказал он,- отмечать будешь потом, сначала придется потрудиться: батальон, который должен поддерживать огнем Бешлега, зашел очень далеко, наши пушки тех мест не достанут. Придется тащить туда хотя бы одно орудие. Батальон завтра утром вступает в бой, времени в обрез. Находятся они километрах в 16-18 от нас. Примерно вот здесь, – Новиков поставил крестик на моей карте. – В штабе полка сказали, чтобы я поручил это тебе, – добавил он как бы оправдываясь, – придется идти по компасу, ты же в этом деле виртуоз! Не задерживайся, отправляйся прямо сейчас. Бешлега должен успеть еще затемно поставить пушку на прямую наводку. Вопросы есть?
Я сказал, что все ясно, вопросов нет.
Уже темнело, когда мы выступили. Две пары лошадей тащили орудие. Впереди шел я. За пушкой шагали пять человек бойцов орудийного расчета. Движению мешали кусты и глубокие болотистые места. 'Хоть бы не утопить пушку и лошадей',- думал я. Вначале мы ехали по направлению к Припяти, чтобы выйти на никем не занятую болотную полосу, потом повернули направо. По моим прикидкам выходило, что отсюда должны были двигаться прямо на север. Беззвездная ночь, густо падающий снег, занесший все следы, затрудняли ориентировку. Я все время посматривал на компас. На немецкой передовой, справа от нас, время от времени взлетали осветительные ракеты, раздавались редкие очереди автоматов. Постепенно мы продвигались вперед, и передний край остался у нас за спиной.
Мы пробирались очень долго, почти не отдыхая. Чем дальше, тем больше возрастала тревога. Вначале я считал шаги, пытаясь точнее определить место поворота, и мне удалось это сделать. Но вот пошли параллельно реке, и дальше вести счет шагам стало бесполезно.: Начались густые кустарники, канавы, топкие болотные участки, которые приходилось объезжать. Как же тут идти по азимуту? Многие мучительные часы кружили мы среди болотных топей и кустарников. Падающий снег забивал глаза, ночная темь окружала нас со всех сторон и пугала причудливыми очертаниями одиноких кустов, похожих на людей. Часа в четыре ночи, когда уже отшагали никак не меньше пятнадцати километров, стало казаться, что мы окончательно заблудились. Да разве можно найти батальон среди этого моря кустов? Но не выполнить приказ тоже нельзя. Сейчас я понял всю трудность моего задания. Что же делать?
Я продолжал идти вперед, забыв про усталость и мокрые ноги. Подумалось: 'Неужели заблудился? Чего доброго – вместо батальона притащу пушку к фашистам!' Я был уже готов остановиться и подождать утра, чтобы обнаружить батальон по звукам боя, когда нам наперерез, из-за куста, вышли радисты Бешлеги с рацией. Она перестала работать, и комбат послал их за новой. Обрадованные, мы двинулись по их следам. Через полчаса я передал Бешлеге задание Новикова. Он затащил меня на свое место в наскоро вырытой землянке, а сам пошел устанавливать орудие. Утром, еще до начала боя, я отправился в обратный путь.
К обеду прибыл в штаб дивизиона. После моего доклада Новиков сказал:
– Радисты доложили, что видели вас. Их, по пути сюда, обстреляли немецкие автоматчики – патрули; наверно тебе, лейтенант, повезло! Фрицы должны были контролировать болото. Я очень беспокоился. Но, как говорится, пронесло,- он весело взглянул на меня.- Иди отдыхай!
Батальон, куда мы притащили пушку, успешно выполнил задачу: захватил ближайшую деревню, занял там оборону. У немцев началась паника. Услышав артиллерийскую стрельбу у себя в тылу, они решили, что их обходят крупные подразделения нашей армии. Сопротивление на передовой ослабело. Стрелковые полки прорвали линию вражеской обороны, пошли вперед.
Замполит дивизиона, увидев меня через день после моего 'путешествия' с пушкой по болоту, не утерпел и сказал, что Новиков представил меня к награде.
Перед Новым годом командир дивизии собрал офицеров, награжденных за декабрьские бои. Тепло поздравил.
Раздал ордена. К моей медали добавился орден Красной Звезды.
В начале января 1944 года дивизия вышла на подступы к Мозырю и Калинковичам. Немецкие войска заранее укрепили этот район. 12 января началось наступление. После короткой, но мощной артиллерийской подготовки пехота быстро пошла вперед. К концу дня мы потеряли связь с командирами батарей, продвигавшимися со стрелковыми батальонами. Начальник штаба дивизиона капитан Кожевников отдал приказ огневым взводам занять походное положение. Проехав километров пять-семь, наша колонна остановилась. Кожевников приказал огневикам ждать, а сам вместе со мной пошел искать наступающие батальоны.
Сначала мы ориентировались по следам, которые оставили бойцы, тащившие пулемет. Они вывели нас на лесную тропу. Стемнело. Высоко на сосне, недалеко от нас, замаячило черное продолговатое тело.
– Не 'кукушка' ли? – предупредил я Кожевникова.
Обогнув на всякий случай стороной сосну, снова двинулись тропой. Ночь была ясной, на небе горели звезды. Полярная звезда сияла впереди, высоко над головами,- значит, идем правильно, на север. Наконец наткнулись на небольшой лесной завал, за которым светлела поляна. Огромный медно-красный диск луны освещал ее. Это смутило нас. Немного постояли, прежде чем идти вперед. Потом Кожевников махнул рукой:
– А ну, пошли!
Одновременно впереди нас, на другой стороне поляны, зарокотал трактор. Остановились как вкопанные: наша колонна далеко сзади, а это – немцы! Словно для подтверждения с дальнего угла поляны
