людей и целых народов, окажутся… лишь каплей в море разрушений, пожаров, всепроникающей радиации и огромных человеческих жертв, если в ход пойдут атомные бомбы. Но об этом речь пойдет позднее.
Боевые действия в условиях, когда обстановка была не совсем ясной, преподносили и другие, часто жестокие сюрпризы, особенно для пехоты. Командир 1-го батальона 107-го СП Василий Иванович Турчанинов, мой ровесник, вспоминает:
'При подходе к реке Маза-Югла батальон, которым я командовал, вышел на большую поляну. Все три роты были развернуты в одну линию. Вдруг из лежащей впереди рощи в 800-1000 метрах от нас выскакивают четыре немецких танка, за ними – два батальона пехоты, и двигаются на нас. Мне раньше приходилось встречаться с немецкими танками, но всегда я и мои подчиненные были в окопах, траншеях или других укрытиях. А сейчас кругом было ноле, где ни единой ямы – только ровная местность. Помню, у меня от волнения даже спина вспотела. Что делать? Бежать назад – все погибнем, окапываться – поздно: маленькими лопатками много не накопаешь. Я скомандовал: 'Батальон, стой! Танки с фронта! Приготовить гранаты!' Взял гранаты и изготовился к бою. Я был впереди, метрах в пятидесяти от передней цепи своего батальона, и понимал, что мало кто из нас останется в живых, если до нас дойдут немецкие танки. Но другого выхода не было.
Были случаи, когда солдаты с ужасом кричали: 'Танки!' и бежали назад. Я это видел и, помню, громко крикнул: 'Командиры рот! Кто побежит назад, буду расстреливать!' Может, это было жестоко, но я и сейчас думаю, что другого решения в то время быть не могло.
На наше счастье, когда немецкие танки подошли к нам метров на 300-400, откуда-то из-за фланга выскочили наши танки и контратакой заставили немцев повернуть назад. Мой батальон поднялся в атаку за нашими танками, и так мы вышли к реке Маза-Югла'.
Мое пребывание в должности начальника разведки полка было недолгим. Майор Фионов выполнил свое обещание. Как только появился офицер, присланный из резерва на место капитана Белого, Фионов направил меня в дивизион капитана Кудинова.
Войска 1-го Прибалтийского фронта подходили к Риге. Сопротивление немецких войск усилилось. Я нашел Кудинова утром на НП дивизиона. Он разговаривал по телефону – тяжело ранило командира взвода управления одной из батарей. Капитан приказал отправить его в санчасть полка. Закончив разговор, он поздоровался со мной, потом дал распоряжение связисту соединить его с начальником штаба дивизиона:
– Командира взвода управления первой батареи тяжело ранило. Напиши на него наградной лист – сегодня же!
Потом, как бы оправдываясь, сказал мне:
– Человека чуть не убило. Подвига он не совершил, но разве пролитая кровь не заслуживает награды?
Я поддержал Кудинова, хотя знал: в первые годы войны только за ранение не награждали.
– Второго человека теряю, – продолжал Кудинов. – Вчера капитана Антипова на повышение взяли. Вот ты и примешь его первую батарею! – и объяснил обстановку и задачи для батареи.
Всю первую половину дня я был очень занят – лазил по переднему краю. С НП в стереотрубу обнаружил две пулеметные точки. Они, как и наспех вырытые траншеи, были плохо замаскированы. Не те стали гитлеровцы!
Потом пошел на огневые позиции. Многие бойцы мне были знакомы (это же родной дивизион Новикова)[42] сколько дорог с ним пройдено!
Когда возвращался обратно на НП, ноги едва шагали, а голова словно налилась свинцом. Сказывалось напряжение последних дней: спать почти не приходилось. Казалось, никогда не дойду до передовой.
Близкий разрыв и град осколков вывели из этого состояния. Броском прижался к земле. Усталости как не бывало! Мгновенно осмотрелся. Неподалеку зияла глубокая, еще дымящаяся воронка. Что есть силы бросился в нее. Обстрел продолжался. Снаряды рвались кругом, раня землю, калеча деревья, забивая звоном уши. 'А если сейчас убьет?' – промелькнуло в голове. По старой привычке, пошел один. 'Оказаться к концу войны без вести пропавшим? Нет уж!' Тело сжалось в напряженном ожидании. Сознание воспринимало только звуки разрывов, свист осколков и их удары по земле…
Когда обстрел закончился, я поднялся и побежал на НП. Откуда и силы взялись! Наверное, только на войне да в минуты крайних напряжений человек понимает, что его силы во много раз больше тех, на которые он привык рассчитывать в обыденной жизни!
Нелегким был этот день. Не обошелся он без смертей и ранений. Не успел я отдохнуть, вернувшись на НП, как всех командиров батарей дивизиона вызвали в штаб 107-го СП, батальоны которого мы должны были поддержать артиллерийским огнем при наступлении.
Начальник штаба – молодой статный гигант майор Швайко, который раньше командовал батальоном, а недавно был переведен в штаб, быстро и толково объяснил боевую обстановку и сообщил о плане наступления. Когда стали расходиться, он, выйдя из блиндажа, чтобы проводить нас, подошел к расположенной рядом траншее. И тотчас прямо перед ним разорвался снаряд… Все, кроме Швайко, остались целы, словно заслонил он нас своим могучим телом…
Майор был общим любимцем, гибель его переживал весь полк и мы, артиллеристы.
Сержант Бондаренко – тот самый, что чуть не погиб под Мозырем,- вспоминает об этом дне:
'Майор подполз ко мне утром и приказал:
– Сержант, бери своих бойцов и выбей немцев из-за завала слева, иначе завтра они нам все испортят!
Перед завалом было сплошное минное поле. Я прошу:
– Товарищ майор, скажите саперам, чтобы разминировали нам проход.
Он говорит: 'Ползи за мной!' – и показал проход, где лежала кучка противопехотных мин и два сапера в маскхалатах, уткнувшихся лицом в землю. Они попались на глаза снайперу. Когда майор уполз обратно, я скомандовал:
– За мной, вперед! Огонь!
Командир взвода старший лейтенант Соколов бежал рядом со мной и подбадривал:
– Хлопцы, вперед! Вперед! Больше огня!
Так мы выбили немцев с опушки, и тут началась настоящая катавасия – враги начали обстрел из минометов и артиллерии. Справа, метрах в двух от меня, разорвалась мина, посекла всю шинель и слегка меня небольшими осколками. Больше всех пострадал пулеметчик Томаш, которого тяжело ранило. Командир взвода старший лейтенант Соколов, увидев это, решил нам помочь. Я ему кричу:
– Лежи! Не поднимай головы! А он встал на колени и хотел перебежать к нам. В это время впереди разрывается мина, и Соколов падает. Я подполз к ному, затащил в воронку от снаряда, перевязал, чтобы остановить кровь, взвалил на спину и осторожно потащил по проходу в минном поле. Сзади кто-то тащил Томаша. Взводный был без сознания, осколки посекли его лицо и грудь. Дотащили его и Томаша до медсанроты, сдали медсестрам и сразу на передовую. И тут я узнал, что погиб майор Швайко. Мне просто не верилось, что его нет в живых. Всего несколько часов назад полз со мною рядом. Замечательный был боевой командир, даже и сейчас помню то проклятое место… И ведь что обидно: через день наш полк сняли с передовой'.
Основные цели на немецкой передовой я успел пристрелять вечером. По координатам, присланным из штаба, подготовил данные для стрельбы по вражеским батареям. Гитлеровцы ответили минометным огнем по передовой, не причинив нам вреда: наш НП они не сумели обнаружить.
К ночи у меня все было готово к началу артподготовки.
Теперь – отдохнуть…
Рано утром заговорили катюши. Их голос был условным сигналом для всех батарей нашего участка фронта, где намечалось решающее наступление на Ригу. Пора начинать!
– Батарея, цель номер один, двадцать снарядов на орудие, беглый огонь!
Засвистели снаряды. Пронеслись мимо звонкие хлопки пушечных выстрелов. Немецкая траншея зафонтанировала взрывами.
– Батарея, цель номер два, пятнадцать снарядов на орудие, залпами, огонь!
Взрывы окружили пулеметное гнездо на вражеской передовой. Кругом загрохотало. Обстрел нарастал с каждой минутой. Звуки выстрелов сотен орудий, разрывы молотивших передовую противника снарядов и
