посоветовались и, несмотря на то что у нас имеется и мэр, и мэрия, и вообще полный набор атрибутов современности, решили последнюю должность Сергея Ильича закрепить за ним навечно. Вы наш председатель, Сергей Ильич, и останетесь им!
– Сергей Ильич очень благодарен присутствующим, – повторно объявила сквозь шквал аплодисментов Екатерина Ивановна.
– А мы благодарны хранительнице замечательной семьи, – подхватил Адольфыч. – Кто не знает, а я уверен, что таких, как Екатерина Ивановна Перова, больше нет, только подумайте – умница, красавица…
– Спортсменка и комсомолка, – засмеялась Екатерина Ивановна. Взгляд ее при этом остался совершенно безумным.
– Именно так! – восхитился Адольфыч. – Ну и, кроме всего прочего, самый главный начальник промышленной зоны Кузьминска. Госпожа директор!
Адольфыч поклонился чете Перовых и, вскинув вверх руку, прервал аплодисменты. Вновь зазвучал Моцарт.
– Но я был бы бесчувственным чурбаном, если бы забыл о том, почему мы здесь собрались.
Валерия скривила губки.
– Вальдемар Адольфович, вы и так бесчувственный чурбан, давайте же выпьем наконец, и все пойдет своим чередом!
– Секундочку! – остановил новую порцию аплодисментов Адольфыч. – Одну секундочку! Лерочка! Я понимаю, что вы молоды, прекрасны, я бы даже сказал, непозволительно прекрасны, но, кроме всего прочего, вы находитесь в таком замечательном возрасте, о котором можно говорить без боязни вас обидеть.
– Меня обидеть сложно, – погрозила Адольфычу пальцем Лера. – И в этом возрасте, и в любом другом. Но двадцать пять лет… Давайте остановимся. Вот на этом возрасте, двадцать пять лет.
– За это надо выпить! – с деланым недоумением оглянулся Адольфыч, и народ тут же оживился и, следуя примеру мэра, принялся топтаться вокруг стола, двигая стулья, усаживаясь и позвякивая приборами. Тут же загремели, захлопали пробки из бутылок с шампанским, заискрился напиток, гости загудели, зашумели, и рядом с Дорожкиным оказался с одной стороны Павлик, а с другой… Алена Козлова. Ее мать села за нею, не сводя с дочери глаз.
– Все в порядке. – Голос у девушки был густой, бархатный. Никак она не напоминала тот образ, который сложился в голове у Дорожкина. – Мама, я всегда тебе говорила, нечего забивать голову всякими глупостями.
– Так тебя ж искали, старались, – чуть слышно прошептала Козлова.
– Ничего, – она раздраженно улыбнулась, – все, кому нужно, нашлись.
– Вот. – Дорожкин потянулся к карману, заметил напрягшиеся руки Павлика, осторожно достал бумажник, извлек из него фотографию Алены. – Возьмите. Остальные фотографии передаст Маша Мещерская.
– Забирай, найдешь на стенке еще место. – Алена небрежно передвинула фотографию матери и подмигнула Дорожкину. – Не обижайся. Работа. В прошлый раз охоту испортил мне ты, это ж я отыскала золотой волос да пустила Шепелева по следу, так что долг платежом красен.
– Конечно-конечно, – кивнул Дорожкин. Вопрос, чье имя было в папке Шепелева вторым, больше его не волновал.
По полу зашуршали хромированные тележки. Дорожкин оглянулся. И официантами здесь тоже работали уже знакомые ему Наташа из «Норд-веста», Нонна и Гарик из «Зюйд-оста». Мимо проскользнула Галя с почты, подмигнула Дорожкину и послала ему воздушный поцелуй.
– Какие планы в отношении меня? – спросил Дорожкин Павлика. – Хотя бы на этот вечер? Мне пребывать здесь до упора? Или раньше можно уйти? Надо бы Фим Фимыча спросить насчет вещей. Алена, вы уже въехали в мою бывшую квартиру?
– Ты бы не дергался, – прищурила взгляд Алена. – И до тебя очередь дойдет. Не трепыхайся.
Дорожкин снова посмотрел на Павлика. Тот угрюмо глядел в собственную тарелку.
– А поговорить с Адольфычем получится? Может быть, найдет мне какую-нибудь работу? На кладбище я уже был. И мне там не понравилось.
– Друзья! – За дальним концом стола, где кроме семейства Перовых расположился и Адольфыч и расселись важные гости, поднялся Кашин. – Позвольте мне сказать пару слов, потому что скоро я сказать уже не смогу ничего, а буду тут лежать на стуле, как тот же Георгий Георгиевич, без всякой пользы…
Кашин начал бубнить что-то о родителях Леры, а Дорожкин огляделся по сторонам. Тюрин, книготорговец, Урнов и турок расположились недалеко от него, через пять мест по левую сторону стола. Напротив них теснились рядком персоны из администрации Адольфыча. Сразу за Павликом сидела Лариса из «Дома быта». К ней подсела и Галина. Маргариты видно не было.
Дорожкин посмотрел на Алену:
– Контроль был всеобъемлющим?
– Я бы сказала «направленным». – Она сбросила себе на тарелку чего-то изящно-розового с прожилками. – Дорожкин, ешь семгу. Ублажи хотя бы свои вкусовые рецепторы.
– Куда дели Женю? – спросил Дорожкин и прикрыл глаза ладонью – он с трудом сдерживал наполняющий их жар.
Павлик звякнул его тарелкой, убирая подальше нож и вилку.
– Туда, где ты ее не достанешь, – хмыкнула Алена. И тут же зло повернулась к матери: – Оставь меня в покое!
Мать замерла с окаменевшим лицом. Дорожкин полез в карман. Павлик снова напрягся.
– Глаза болят, – пожаловался Дорожкин. – Свет яркий. Нервы на пределе. Да и рожи ваши видеть не хочу.
– Чего ж тогда приперся? – засмеялась Алена. – Судьба дала тебе шанс, ловушка захлопнулась, но ты нашел дырочку, ускользнул. Зачем ты здесь? Неужели думал, что по тебе соскучились?
– Разве я мог не прийти? – спросил Дорожкин, протирая очки салфеткой. – Моя девушка в беде. Да еще и по моей вине.
– Твоя девушка? – удивилась Алена. – Она была твоей девушкой? Дорожкин! Да если бы она была твоей девушкой, ее бы загнали в паутину в тот же день, когда вычислили тебя!
– Не болтай, – прошелестел над ухом знакомый голос.
Дорожкин оглянулся. За спиной никого не было. Суетились с тележками официанты, в дальнем конце зала мелькнула фигура отца Василия. Так вот кто занимался фонограммой. Значит, все-таки клоуном… Дорожкин надел очки. Прищурился. Зал наполнила путаница серых ниток, шлангов и щупалец. Но среди них было множество и черных. Настолько черных, что некоторые фигуры гостей не проглядывали сквозь них, а некоторые почти сияли на их фоне. Дорожкин посмотрел поверх очков. Празднество только разгоралось.
– …так выпьем за все то, что я сейчас тут сказал! – закончил речь Кашин, и гости тут же зазвенели бокалами.
– Не пьешь? – прищурилась Алена. Черный хобот вставал над ее головой и нырял в серое сплетение под потолком зала.
– Хочу ощущать действительность в полноте, – отрезал Дорожкин.
На противоположном конце стола снова поднялся Адольфыч и продолжил славословить Валерию Перову. Снова загремели бокалы. В ушах продолжал пульсировать Двадцать первый концерт Моцарта. Дорожкин поморщился. Тому, что он видел перед собой, больше подошел бы какой-нибудь блатной шансон. Хотя именно эта музыка подчеркивала ужас, царивший вокруг. Как подчеркивал бы изящный накрахмаленный батистовый воротничок выползающую из него жилистую неопрятную шею какого-нибудь чудовища.
– Мы очень рады видеть здесь всех присутствующих. – Адольфыч поднял над головой бокал, постучав по нему вилкой. – Но должен вам сообщить, что не все гости успели к праздничному столу. Рад представить тем, кто незнаком с ним близко, одного из старожилов нашего города, неустанного охранителя его границ, моего помощника – Шепелева Владимира старшего!
