раньше. Вы же просили. Или нет?
– Да, точно, – с очевидной досадой хлопнул себя по лбу шеф. – А я все никак не мог вспомнить, что же я еще… Что же ты в Сеть-то не выходил? Я ж намыливал тебе насчет наших проблем…
– А мы куда-то переезжаем? – начал озираться Дорожкин, пытаясь сообразить, о каком мыле – электронном адресе – говорит шеф, если имеющийся он никому не светил.
– Точно так, – кивнул шеф. – Я так вовсе улетаю за границу нашей родины, а остальные кто куда. Закрываемся мы. Фирма ликвидирована.
– Ликвидирована? – удивился Дорожкин. – А… почему? Все вроде бы шло нормально…
– Нормально? – Шеф прищурился, прижал кейс к боку локтем, потер виски. – Кому нормально, а кому… Устал я, парень. Понимаешь…
Дорожкин напрягся. Шеф редко переходил на доверительный тон, но уж если переходил, то, как казалось Дорожкину, неизменно говорил правду, то есть вещал о каких-либо неприятностях, из которых правда по преимуществу и состояла. А Дорожкин, судя по его житейскому опыту, был как раз постоянным проводником, железным штырем, через который уходили в землю электрические разряды правды. Причем правды самой неприглядной и огорчительной. Чему тут было удивляться? Судьбе уже давно следовало завершить его унылое благоденствие, почти два года на одном месте и так были удивительно долгим сроком.
– Понимаешь… – Рука шефа по-приятельски легла на плечо Дорожкина. – Всякий бизнес, Женя… – шеф замычал, подыскивая нужное слово, – должен приносить пользу, но частенько приносит неприятности. Наемному работнику что… Он может и в ус не дуть, лишь бы платили вовремя. А вот предпринимателю приходится порой весьма туго. Бонусы, брат, иногда оборачиваются неприглядной изнанкой. И если это происходит слишком часто, – шеф на глазах скучнел, – появляется вопрос: зачем все это?
«Чтобы покупать еду, одежду, оплачивать съемную квартиру, откладывать чуть-чуть да еще отправлять матери в деревню», – подумал Дорожкин, но ничего не сказал, вряд ли всплывшую в его голове пользу шеф относил к таковой.
– Наша страна больна, – вздохнул шеф. – Ты думаешь, вся та мерзость, которая тут творилась за последние лет сто, да что там сто… все это здесь, с нами, никуда не делось. Впиталось в почву. И мы дышим этим, Женя. Нет, кто-то, конечно, не сдается, борется, роет землю, поливает ее потом, иногда и кровью, а кого-то все устраивает. Он эту землю ест, Дорожкин. У него огромная пасть. Скоро он съест все. Потому что этот «кто-то» заказывает музыку. Я сейчас тебе банальности буду говорить, но истина, как известно, банальна. Все, чего мы добиваемся, приходит к нам вопреки гнусному общественному устройству. На этой территории, Дорожкин, гнусность всегда побеждает. Понимаешь?
Дорожкин кивнул и с удивлением почувствовал приступ тошноты. Обычно он чувствовал тошноту не от банальностей и пафоса, а от вранья.
– Больше не могу, – продолжал шеф. – Надоело. Хочу спокойно спать, спокойно жить, спокойно работать. Хочу, чтобы мои дети жили нормальной жизнью и зависели только от собственных усилий, а не от… понимаешь?
– Я тоже, – кашлянул Дорожкин. – Тоже этого хочу.
– Отлично! – отчего-то обрадовался шеф. – Значит, ты меня поймешь. Вот. – Он крутанул на пальце связку ключей. – В бухгалтерии твоя трудовая. Там же выходное пособие, отпускные. Мы ведь не выплатили их тебе? Да, и твой оклад за два месяца вперед. Подъемные, так сказать. Не забудь расписаться в ведомости. После себя все закроешь и оставишь ключи на вахте. Мой тебе совет – вали отсюда. Ты парень честный, надежный, такие всегда нужны. Извини, приятель. Удачи тебе. Пригодится.
Шеф еще раз похлопал Дорожкина по плечу, едва не прослезился и быстрым шагом направился к выходу. Дорожкин пробормотал запоздалое «спасибо», загремел ключами, с трудом справился с замком и конечно же не нашел в разбросанных на полу бумагах ни денег, ни ведомости, ничего. Хорошо еще, отыскалась его затоптанная трудовая книжка, приказ об увольнении в которую был вписан тем самым числом, когда Дорожкин отправился в отпуск. С этой самой трудовой книжкой и смешком во рту он и выбрался из подъезда многоэтажного офисного здания, размышляя, подавать ли ему на исчезнувшего шефа в суд и есть ли у него, у Дорожкина, какие-нибудь ресурсы, которые позволили бы заблокировать вокзалы и аэропорты и задержать бывшего руководителя на пути к честной жизни.
Ресурсов у Дорожкина не было. К счастью, однокомнатную квартирку на Рязанском он оплачивал на месяц вперед и, значит, до конца августа мог не беспокоиться о жилье. К несчастью, август должен был закончиться через неделю, поэтому избежать беспокойства не удалось. Будь у него хотя бы месяц форы, Дорожкин бы выпутался, но теперь…
Вдобавок и обратиться за помощью было не к кому. Со старыми знакомыми Дорожкин за два года как-то разошелся, что не потребовало особых усилий, а новых приобрести не успел. Приходил на работу раньше всех, уходил позже. Девчонки на ресепшене, подчиняясь необъяснимым пассам рук шефа, менялись через месяц, Дорожкин даже имен их не успевал запомнить, бухгалтерия существовала обособленно, офисные менеджеры числили Дорожкина серым трудягой и в свой круг не звали, хотя над его шутками охотно смеялись. Разве только График Мещерский, который заведовал компьютерами и порой в обмен на свежие анекдоты делился с Дорожкиным локальными успехами на любовном фронте, мог ему помочь.
Дорожкин набрал номер, услышал гордое представление – «Евграф Николаевич Мещерский у телефона» – и тут же бросился в атаку.
– Граша! Ты как там?
– Нормально, – насторожился Мещерский. – Это ты, что ли, Женька? Ты где пропадал?
– Я был в отпуске, – объяснил Дорожкин. – На курорте. Скажи еще, что не знал. Что тут происходит вообще?
– Как что происходит? – не понял Мещерский. – Ты там отдыхал, а мы тут вообще дымом дышали целый месяц.
– Там, где я отдыхал, – обиделся Дорожкин, – дыма было еще больше. Можешь меня поздравить, теперь я еще и тракторист – две недели родную деревню опахивал от огня. Что с фирмой?
– Так все, – недоуменно протянул Мещерский. – Накрылась фирма. Ну точно не знаю, но кто-то из конторских подгреб под себя наше направление на рынке, или еще что, только шеф все понял, быстренько все свернул, пока не замели, распродал да умотал. Я бы на его месте еще года три назад уехал из нашей дурындии. Да и он давно за кордон глядел. Не знал?
– Не знал, – вздохнул Дорожкин.
– Он тебя кинул, – понял Мещерский. – Вот оно как. Сочувствую я тебе, парень. Отпуск отпуском, а отключать сотовый на время отдыха – не самый лучший вариант.
– Скажи еще, что ты мне звонил, – обозлился Дорожкин.
– Нет, – признался Мещерский. – Ты же при мне телефон отключил. Кто орал на весь офис, что логист должен отдыхать в вакууме? Еще и симку в бумажник сунул.
– Пуст мой бумажник, – пожаловался Дорожкин. – Деньги нужны, Граша. Хотя бы тысяч тридцать. Квартиру оплатить за сентябрь и немного на прокорм. Пока другую работу найду.
– Тут такое дело… – Мещерский замялся. – Денег у меня свободных нет. Да и работу теперь найти… Могу одолжить компьютерами. Мне ж шеф тоже задолжал за пару месяцев, так я компьютерами взял. Они, конечно, не очень, но сервер ничего так. Поставлю кому-нибудь, но когда это будет?
– Граша… – Дорожкин почесал мобильником лоб. – Компьютерами я и сам могу одолжить. Ну одним компьютером. Помнишь, ты мне собирал в мае? Я тебе сороковник за него отдал. Возьмешь обратно? А я пока обойдусь стареньким ноутом.
– Двадцать пять, – тут же ответил Мещерский. – Могу взять за двадцать пять. Со всей приблудой и с монитором. И то только из-за знакомства.
– Граша! – возмутился Дорожкин.
– Одно лишнее слово – и не возьму, – отрезал Мещерский.
Мещерский приехал за компьютером в среду. Протянул потную ладонь, оттер Дорожкина в узком хрущевском коридоре толстым животом в сторону, быстро проверил аппарат, опустил его в коробку, упаковал монитор, клавиатуру, колонки и отсчитал пять оранжевых пятерок.
– Не обижайся, – сказал небрежно, но с видимым сочувствием. – Если бы я был такой, как ты, я сейчас бы и жил как ты. Только ты сотри с лица оскорбленную добродетель-то. Я ж с тобой по-честному. Просто
