стороне тут дурные слухи ходят. Но мы заповедником прикрываемся. Видел? Даже охрана на КПП в егерской униформе. Местные особо и не лезут – нынешняя власть шутить не любит, когда на ее привилегии рот разевают, – народ напуган. Ну мало ли, оштрафуют или в милиции отмутузят. Но КПП все равно бдит. Может, кому и туман не помеха, и с ОМОНом познакомиться что почесаться. Но туман все-таки дело такое, разное может случиться в тумане. Сегодня ничего прошли, а то паутиной все забивает. Так если что – вон стоянка машин, можно позвонить в администрацию, машину вышлем, а самому не советую. Ничего не выйдет. Но я сейчас не о том. Ты думай, парень. Отсюда до Москвы чуть больше часа. Ну если на перекладных, то часа три. Если что, я не обижусь. Вещи пришлю. И зарплату выплачу за два месяца вперед. Не так, как твой последний шеф. Прямо сейчас.
– А почему вопрос встал именно так? – не понял Дорожкин.
– А он всегда встает именно так, – объяснил Адольфыч. – Ну с особенностями, конечно. Обычно, если человек начинает метаться, корни волочить, вместо того чтобы врасти в почву, я сажаю его в машину и везу сюда. Но так-то нечасто бывает. Хотя я всякого везу. Недавно, кстати, Мещерского с женой возил. Думать надо на свободе, а не за забором. Тут по-другому думается. А тебе подумать надо, такое уж за месяц навыпадало, некоторым на всю жизнь бы хватило. Понимаешь?
– Отбор, что ли, такой? – удивился Дорожкин.
– Считай, что отбор, – пожал плечами Адольфыч. – Если уедешь, ничего страшного, а останешься – значит, сам остался, никто не неволил. Мещерские вот решили остаться, хотя Маша Мещерская сильно перепуганная была. Ничего, привыкнет.
– Что там происходит? – обернулся назад Дорожкин.
– Где? – с деланым недоумением оглянулся Адольфыч.
– В Кузьминске этом самом, – не сводил взгляда с мэра Дорожкин.
– Садись, – коротко бросил Адольфыч, дождался, когда Дорожкин займет место рядом, положил руки на руль. – Что-то не так?
– Не так, – кивнул Дорожкин. – Вы обещали тихую мелодию, а там громыхает оркестр. Видел я, как ваши экстрасенсы по лесу прыгают. Много чего видел, не поверил почти ничему, да только объяснения толкового все одно не подобрал.
– А нужно объяснение? – спросил Адольфыч.
– Да уж хотелось бы, – нервно усмехнулся Дорожкин. – Голова так устроена, что нестыковки состыковать хочется. А если не стыкуются, значит, что-то не так или в голове, или вокруг.
– Мне как-то Неретин, который, как ты уже понял, бо-о-ольшой оригинал, – Адольфыч щелкнул себя по гортани, – сказал умную вещь. Наука должна не только отвечать на поставленные вопросы, но и честно говорить, что нет ответа, а не кричать и не стучать ногами, что нет вопроса. Отсутствие ответа еще ничего не значит. Вопрос-то есть. Но еще вернее, что есть и ответ. – Адольфыч щелкнул пальцами. – Но он почти никому не известен. Или вовсе никому.
– Так вопрос-то в чем? – поинтересовался Дорожкин. – Я-то с каждым днем убеждаюсь, что мне известна только часть вопроса.
– Вопрос… – Адольфыч опустил голову, прикрыл глаза. – Тут недавно посидел у того же Мещерского в Интернете, посмотрел, что там интересного в науке творится. Нашел новость, что, оказывается, у современных людей наличествует в геноме какая-то часть генов вытесненных или истребленных неандертальцев. Ну где-то так. Как думаешь, стоит попробовать со временем вычленить эти кусочки, остатки исчезнувшей цивилизации, чтобы восстановить ее? Мамонтов же пытаются как-то так же воскресить?
– Зачем? – не понял Дорожкин. – Я не про мамонтов. Зачем нам еще неандертальцы? Мало, что ли, собственных проблем у человечества?
– Точно так! – поднял палец Адольфыч. – Своих проблем достаточно. А если бы неандертальцы продолжали существовать? Ну обитали где-нибудь в укромных местах планеты? Есть же леса или джунгли, где на сотни километров нет ни одного человека?
– Некоторые считают, что они и обитают, – заметил Дорожкин. – Только доказательств тому нет. Пока нет. Но, боюсь, открытие неандертальца означало бы его гибель. Замучили бы.
– Вот, – обрадовался Адольфыч. – Ты сам все сказал. Не дали бы существовать привычной жизнью. И не дают. Хорошо хоть не убивают. Почти не убивают. А раньше так просто-напросто казнили. С мучениями и истязаниями. Суставы выворачивали. Кости дробили. А потом на кострах сжигали.
– Неандертальцев? – удивился Дорожкин.
– Ведьм, колдунов, волхвов, – перечислил Адольфыч. – Каждого, кто отличался от обычного человека хоть чем-то. С тайным народом лучше обходились, он людей всегда сторонился, но с каждым столетием и сторониться было все труднее и труднее. Некуда постепенно стало сторониться. Отсюда и вырождение.
– Тайный народ… – сморщил лоб Дорожкин. – Это…
– Числа ему нет, – ответил Адольфыч. – Кто это, описать не могу. Больно уж разное иногда попадается. Но если выражаться проще, то тайный народ – это те существа, которые или еще не приблизились к человеку, или уже ушли от него. Да хотя бы вот в институте. Видел, кто там у них полы моет? Не буду даже называть кто, а то совсем уж за дурака сочтешь.
– И что же получается… – нахмурился Дорожкин.
– Там, – Адольфыч мотнул головой за спину, – не только какие-то изменения и какие-то способности. Там заповедник. Тех, кого хотели истребить, да не успели. Тех, кто хоронился в укромных уголках земли. Видишь как, возьми того же Дира. Обаяшка, отличный парень. Сидел себе под Пермью лет двести, никому не мешал, а тут пошло. Лес стали пилить, под корень выводить. Куда ему было деваться? На Северный Урал пехать? Там солнышко просто так не накопишь. Вот он познакомился с каким-то туристом, пожил у него пару месяцев, затосковал в камне, посидел в Интернете, да недолго думая ляпнул в каком-то блоге, что, мол, имеется леший без леса, ищет лес, порядок гарантирует. Ну а мы-то тоже мониторим это дело понемногу. Отыскали мужика, притащили сюда. Счастлив. И пользы от него вагон. Ну остальных по-разному отыскиваем. Как тебя нашли, ты и сам знаешь.
– Что же, – не понял Дорожкин, – и я, что ли, из этих?
– Из этих, – кивнул Адольфыч. – Ну я не скажу из каких, скорее всего, просто есть в тебе какой-то дар, ты ж человек, тут уж без сомнений, но из этих. И ты нужен городку. Единственному на Земле. Жителей у нас пока не так уж много, зато детишек много. Учим их. Ремеслу, врачеванию. Большая часть не очень и понимает, что они не такие, как обычные люди. А некоторые, большинство, обычные люди и есть. Со способностями, но так-то – обычные. А тайный народ мы особо стараемся не светить и в городке. Да и мало их сохранилось. Совсем мало. А детишки что, выучатся, даже если и разъедутся по стране, будут уж знать, как себя вести, чтобы лишнего внимания не обращать на свою персону, да и вернуться им всегда будет куда. А ведь придется возвращаться, Евгений Константинович. Люди жестоки. А здесь – убежище, можно сказать. А убежище нужно охранять, инспектор Дорожкин. Порядок в нем поддерживать. Горожан оберегать как самых обычных людей. Понимаешь?
– И убивать их? – спросил Дорожкин.
– А там, – посмотрел вперед Адольфыч, – там не убивают? Там не убивают, если кто-то начинает убивать всех вокруг? Там-то как раз чаще убивают, и часто убивают невиновных. А у нас все по чести. И законы российские действуют, и правила. Чего скрывать, и понятия. С некоторыми особенностями, конечно. Есть и суд, и суд присяжных, и налоговая, все, как на Большой земле. Только все по-честному. Подожди, через годик еще и выборы мэра будут, еще и побороться придется за место.
– И давно уже боретесь? – спросил Дорожкин.
– Давно, – серьезно кивнул Адольфыч. – И еще поборюсь, сколько отпущено мне будет, столько и поборюсь.
– А промзона? – попытался собрать в единое наболевшие вопросы Дорожкин.
– Промзона есть, – согласился Адольфыч. – Что там делается, я тебе не скажу. Хотя вот, кроме всего прочего, водичку кузьминскую там разливают. Хорошая водичка, кстати. С городка мало кто там работает, но работают. Этот завод еще один наш поплавочек. Если бы не он, с властями труднее было бы общаться.
– А деньги? – продолжал задавать вопросы Дорожкин. – Тут все дешево, зарплаты большие, жилье роскошное. Содержание городка в год обходится в сумму со многими нулями. Откуда деньги? Что-то я не
