– Вот вы, Кидди, могли бы оказаться прекрасным тестировщиком моего открытия. Не теперь, оно еще по большей части вот здесь, – Билл выразительно постучал себя по голове сухим пальцем, – но в будущем, весьма близком будущем – несомненно. Сиф никогда не ошибается, но так и я кое-что вижу. Напрасно, Сти, ты говорил, что Кидди меня не заинтересует.
– Я скорее говорил, что ты, Билл, не заинтересуешь Кидди, – добродушно проворчал Стиай.
– Кидди, – старик словно не услышал Стиая, – вы часто видите кошмары во сне?
– Никогда, – твердо ответил Кидди.
– Неужели вам снятся только пасторальные пейзажи? – изобразил удивление Билл.
– Нет, – усмехнулся Кидди. – Я вообще не вижу снов. Ни теперь, ни в прошлом. Никогда не видел.
– О как! – поднял палец Билл. – Неужели? А что, если я смогу убедить вас в обратном? Ну не спорьте, не спорьте со мной. Пока не спорьте. Сейчас меня как раз вы больше интересуете в бодрствующем состоянии. В вас, как мне кажется, сочетаются скептицизм, трезвость, расчетливость и в то же время редкие качества вроде осознанной трусости, нерешительности, опаски, замешанных на изрядной доле самолюбия.
– Что-что? – не понял Кидди.
– Трусости, – спокойно повторил Билл под довольный хохот Стиая. – Расслабьтесь. Это не та трусость, которая заставляет в панике бежать от любой опасности. Не та трусость, которая гонит жертву навстречу гибели, маскируясь отчаянной храбростью. Это другая трусость, которая холодом струится в сосудах. Это трусость, которой наделен тот, кто чувствует! Я бы назвал ее чувством бездны. Или чувством смерти. Опасный дар! Для всякого опасный, но не для вас! Не удивляйтесь, я обладаю некоторыми… способностями, поэтому вижу. Пусть и не так, как Сиф, но вижу. Чувство бездны, это ощущение безумия, но не безумия личности, а безумия окружающего нас мира. Замысла Творца, если хотите. Боязнь высоты, которая не оставляет даже на плоскости. Это чувство всем нам знакомо, хотя редкий человек способен испытывать его постоянно. Не так ли? – Билл внимательно вгляделся в лицо оторопевшего Кидди, затем довольно завертел головой. – Не правда ли, каждый на мгновение почувствовал его, когда на лекциях по космогонии понял принцип ограниченности Вселенной? Каждый его почувствовал, когда столкнулся с понятием предела Кельма?
– Вы говорите о невозможности исследований нематериальных сущностей? – нахмурилась Моника.
– Я говорю именно о пределе Кельма! – отрезал Билл. – Рик Кельм был не первым ученым в истории человечества, который отдал на заклание науке собственную жизнь! И до него находились смельчаки, которые перед лицом смерти продолжали служить знанию. Но именно Рик Кельм попытался протиснуться вместе с атрибутами исследователя за грань бытия.
– Я помню, – хмуро бросил Кидди. – Он сомкнул собственный мозг с биоматрицей и попытался провести эксперимент по контролю тоннельного перехода. Теперь эти исследования запрещены. Но это было еще до моего рождения!
– Изъясняйтесь яснее! – поморщился Билл. – Простота и доходчивость! Он попытался проконтролировать собственную смерть. Когда его дряхлое тело было уже готово расстаться с его неувядаемой сущностью, Рик Кельм изготовил силок для собственной бессмертной души, надеясь воплотить ее в искусственном вместилище или хотя бы проследить ее дальнейший путь! Этого его ассистентам сделать не удалось, хотя приборы фиксировали нематериальную сущность, отделяющуюся от его тела, вплоть до определенного момента. Этот момент и есть предел Кельма.
– Иначе говоря, смерть, – пожал плечами Стиай. – Окончательная и бесповоротная. Что бы там ни говорили, но теперь мы можем фиксировать это мгновение достаточно точно.
– Не спеши, – отмахнулся Билл. – Простота не предполагает упрощение. Предел Кельма – это предел нашему познанию самих себя, установленный Творцом. Ограниченность Вселенной – это предел познания пространства, установленный Творцом.
– Или природой, – заметил Миха.
– Если угодно, – кивнул Билл. – Постоянное и подавляющее ощущение присутствия Творца, которое познается прежде всего через границы, им установленные, одной из которых и является смерть, и есть чувство бездны.
– Так каждый чувствует это… – начал Стиай.
– Нет, – покачал головой Билл. – Почти каждый знает. Но чувствуют единицы. Вот Кидди чувствует.
– Но почему страх? – не поняла Моника. – Почему не любовь? Если вы говорите о Боге…
– Может быть, и любовь, – в прерываемой порывами ветра и криками чаек тишине рассмеялся Билл. – Вы прелесть, Моника. Незамутненное существо. Незамутненное грязью, конечно. Может быть, и любовь. Но кто же знает, какой видится любовь бесконечной сущности конечному крошечному существу? Что, если она и служит причиной страха? Да и в самом деле, за что любить любого из нас? Даже хоть и Кидди! Я о внутренних сомнениях говорю, о внутренних!
Кидди невольно поежился. Моника смотрела на него с тревогой, Миха с любопытством, Стиай с усмешкой. Только Сиф вовсе отвернулась в сторону волн.
– Кидди чувствует, – повторил Билл. – Хотя сам он не понимает ни черта, что это он такое чувствует, более того, он даже не понимает, что его эгоизм, который он считает чувством собственного достоинства и некоторой повышенной степенью рациональности и разумности, – это всего лишь скорлупа, которая защищает его от чувства бездны. Даже его работа в системе опекунства, которая, на мой взгляд, как и всякая статистическая деятельность, является скучнейшей из всех возможных высосанных из пальца дисциплин, – это тоже защита от чувства бездны!
– Привет тебе, Кидди! – ударил по плечу друга Стиай. – Верь Биллу, он видит любого насквозь!
– Предположим, – стараясь скрыть оторопь, Кидди аккуратно подбирал слова. – Предположим, что вы правы и я действительно имею среди сомнительных талантов некое чувство бездны… Предположим, что есть вещи, которые меня пугают. Как это выражается? Я должен… чувствовать что-то особенное? Согласитесь, те примеры, что вы привели, они удивительны, наверное, они способны разрушающе действовать на несформировавшуюся психику, но они… банальны. Они уже банальны. Банальны, как что-то, пусть и не до конца понятное, но привычное. Что для меня чувство бездны? Скрытое сумасшествие? Навязчивое состояние? Ночные кошмары? Что это? И как, в конце концов, это может помочь в изучении… границ?
– С границами пока полная неясность, туманность пока с границами, – улыбнулся Билл. – Да и к чему их изучать? Их нарушать следует, нарушать! Хотя о кошмарных снах к месту вы заговорили, к месту. Но говорить следует только о том, что испытал лично. Что касается чувств, то они именно что банальны! Вы просто-напросто должны ощущать взгляд.
– Чей взгляд? – не понял Кидди.
– Взгляд бездны! – рассмеялся Билл. – Прищур смерти. Взгляд безжалостной судьбы через оптический прицел рока!
– Бездна вглядывается в тебя, Кидди! – шутливо пробасил Миха. – Будь осторожен. Великие предупреждали о чем-то подобном!
– Не пугай будущее светило системы опекунства! – вновь опустил огромную ручищу на плечо Кидди Стиай. – Тем более мы-то не мистикой занимаемся!
– Нет! – замахал руками Билл. – Конечно нет! Мы предельно конкретны. И претворяем нашу конкретику в предметные технологии. Работа еще только начинается, но первые результаты уже есть. Надеюсь, – Билл подмигнул нахмурившейся Сиф, – что успеем закончить исследования и даже отработать технологии до того, как я впаду в маразм или в какое-нибудь подобное состояние. Так вот, о расширении или нарушении границ. Я далек от мысли, что человек просто так, без кардинального вмешательства в собственную физиологию, сможет, к примеру, или полететь, или задышать под водой, или естественным образом прожить значительно больше ста – ста пятидесяти лет. Да и нужно ли это? И все же, что есть в нас такого, что, безусловно, вложено Творцом, но не исследовано в достаточной мере, даже толком не расшифровано?
– Вероятно это то, до чего так и не смог добраться Рик Кельм? – воскликнул Миха.
– Подождите, – поморщился Билл. – Рик Кельм изобретал самолет, не имея колес для его разгона. Я был у него ассистентом, поэтому знаю, что говорю.
– Ноги, – внезапно догадался Кидди. – Ваши ноги! Я не помню имени, но смотрел отчеты…
– Вы любознательны, – досадливо поморщился Билл. – Да, я тот самый ассистент, что пострадал при опыте. Полез туда, куда не следовало. Это моя давняя беда.
