Павла обозначились несколько звонков от Бабича, звонки с неизвестного номера и сообщение с него же, в котором было всего три слова: «Смерть за Деда». Павел вытащил карточку, переломил ее в пальцах и выбросил в окно. На Томкиной симке помаргивало сообщение от Людки. Номер телефона и имя – Дмитрий Викторович.
Павел попробовал прозвонить на номер, с которого пришло сообщение о беде, затем вставил в телефон ту карточку, которой еще не пользовался, и набрал номер Дмитрия Викторовича. Тот ответил почти сразу. Павел назвал свое имя и попытался изложить суть дела.
– Подождите. – Голос собеседника был бодрым, но слегка скучающим. – Людмила Сергеевна вкратце изложила суть вашей проблемы. Подруга моей дочки ходит к ней заниматься, так что я рад помочь. Значит, вы начали учить язык и предполагаете, что вас вводят в заблуждение, преподают несуществующий язык. Сразу скажу, что последний известный мне случай путаницы языков описан в литературе Жюлем Верном. Как известно, Паганель перепутал испанский и португальский языки. Выучил не то, что хотел, так сказать… Что касается реальности…
– Извините… – Павел вновь почувствовал звон в ушах. – Я не путал языков. Я просто общался с человеком, который говорил в быту на достаточно редком языке. Мне нужно выяснить, точно ли он назвал свое происхождение. Это очень важно, потому что данный человек потерялся. Я успел выучить несколько фраз. Он… этот человек говорил, что его язык – ливский. Вы сможете это подтвердить или опровергнуть?
– Достаточно легко, – рассмеялся специалист. – Ливский язык – пока еще не мертвый язык. Он даже, в общем, возрождается. Определить смогу. Тем более что я представляю финно-угорский сектор нашего института. Моментальный перевод не гарантирую, но впечатление составлю. Может быть, что-то и пойму. Вы можете медленно и отчетливо произнести пару фраз?
– Куда бы ты ни собирался дойти, первым шагом будет тот, который ты сделал, когда учился ходить, – повторил Павел Томкины слова.
В телефоне повисла пауза.
– Скажите еще раз, – попросил немного растерянно Дмитрий Викторович, – тут коллега, я поставлю на громкоговорящую связь, мне бы хотелось, чтобы он послушал. У него, знаете ли, абсолютное лингвистическое чутье.
Павел повторил. Пауза продолжилась, затем раздалось какое-то бормотание, и вклинился незнакомый голос:
– Извините, меня зовут Григорий Иванович, вы сами можете перевести фразу?
Павел перевел.
– Ага! А дословно? То есть подстрочно, в порядке слов первоисточника.
Павел сделал и это.
– Простите, но я не могу определить язык, – задумался Григорий Иванович.
– Но язык не ливский точно, – вмешался Дмитрий Викторович.
– Естественно, – пробормотал Григорий Иванович. – И даже не родственный. Вас как зовут?
Павел представился, хмуро глядя на телефон, который следовало уже отключить. Впрочем, вряд ли Жора мог засечь и этот канал.
– Понимаете, – Григорий Иванович говорил неторопливо, – языки бывают и искусственные. И их много. Некоторые даже имеют значительное количество поклонников. Но все они подчиняются… некоей универсальной логике. Ну, скажем так, изобретают слова, но не изобретают велосипеда.
– То есть этот язык не ливский, но и не искусственный? – спросил Павел.
– Точно ответить на этот вопрос нельзя, – вздохнул Григорий Иванович.
– Подождите, – опять вмешался Дмитрий Викторович. – Понимаете, мы все же сможем определить группу, языковую семью. В каждом языке существует основа, базовые слова, которые меняются медленно, которые схожи в родственных языках. К примеру: вода, земля, огонь, мать, отец, ну и так далее.
Павел четко произнес несколько слов.
– Что вы сказали? – не понял Григорий Иванович.
– Вода, земля, огонь, мать, отец, – объяснил Павел. – Вот другие слова: дом, лес, небо, солнце, ветер, дождь, река, море, горы.
В трубке повисло молчание. Наконец послышался голос Дмитрия Викторовича:
– Сожалею, Павел, но мы не можем помочь вам так сразу. Если вы подъедете в Большой Кисловский переулок, это на Воздвиженке…
– Мы не знаем ни одного языка, схожего с этим, – добавил Григорий Иванович. – Конечно, это не значит, что вас мистифицировали, но…
– Извините. – Павел нажал отбой, выключил телефон и швырнул его в термос.
Он ушел с кольцевой на Волгоградку в сторону области, остановился у супермаркета, позвонил Жоре. Тот ответил сразу, хотя тон его был скучающим и недобрым одновременно.
– Еще жив? Поздравляю. Я уж думал… А ты становишься моей главной работой. И не по моей воле, а в силу обстоятельств. Слишком много интересного. Взрыв, который не оставляет никаких следов взрывчатых веществ. Странные смерти – подумать только, такое чувство, что люди пережили барометрический удар. Да еще такой силы, что умерли мгновенно. А ты, судя по всему, невредим? Ничего рассказать не хочешь? Кстати, я тут съездил на вскрытие Константина Малышева, знаешь, кое-какие сомнения и вправду появились. Ты парень, конечно, крепкий, но для таких операций требуется кто-то поздоровее тебя. Да и у Губарева, по первым прикидкам, действовал еще тот здоровяк. Одному пареньку весом в сто двадцать килограммов шею переломили, перед тем как его разделать. Думаю, что тесаком орудовал не ты.
– Спасибо, даже отпустило немного, – заметил Павел. – Это облегчит мою участь?
– Вряд ли, – жестко сказал Жора. – О чем еще молчишь? Чего я не знаю?
– После, Жора, – проговорил Павел. – Может быть, завтра. Пока самое важное – Томка.
– Хорошая оговорка – «пока», – хмыкнул Жора. – Зачем звонил?
– Мне не хватает информации о прошлом Томки, – объяснил Павел, вновь выруливая на дорогу.
– Ну ты хватился, парень, – протянул Жора. – До свадьбы надо было справки наводить. Ну да ладно. Я пока не закончил, но кое-что уже сказать могу. Кстати, интересная девчонка – твоя Томка! Ты, к примеру, знаешь, что она не окончила школу? Да, да. Бросила ее после пятого класса. В девяносто седьмом, в возрасте двенадцати лет. Отец мотался по всей стране, так и выходит, что забрал документы в одной школе, а до другой не доехал. Нет, сам-то он никуда не пропадал, а о твоей жене на некоторый период времени у нас нет никаких известий. Ровно до того самого дня, как она пришла устраиваться к Косте в фитнес-центр. Это ж сколько выходит? Бог мой, десять лет! Кстати, хороший парень был Костя, помню, как-то твой напарник Дюков притаскивал его к нам на шашлыки. Дюков-то твой умнее тебя – залег прочно. Растворился, можно сказать.
– Ничего, – пробурчал Павел, уходя с трассы на Дзержинск. – Я тоже попадаться не собираюсь пока. Значит, десять лет Томка пропадала неизвестно где? Как же ты тогда ей загранпаспорт делал?
– Так и делал, – хмыкнул Жора. – Есть разные пути. Да и обычный паспорт у нее был. Ты уж у папеньки ее при случае спроси – как он умудрился ей обычный паспорт выписать?
– Спрошу, – пообещал Павел. – Кто ее мать?
– Тут вообще караул, – зашелестел бумагами Жора. – Она, правда, умерла, когда твоя Томка еще пешком под стол ходила, но тот еще персонаж. Какая-то исчезающая народность, ливка. Из-под Риги. Вероисповедание – лютеранское…
– Пока, Жора. – Павел нажал отбой, выкрутил руль на светофоре, нырнул под мост и вернулся на трассу.
19
Томка уходила от разговора о своем прошлом, и он не настаивал на ее откровенности. С одной стороны, его занимало настоящее, с другой – он чувствовал какое-то напряжение внутри ее и не хотел причинить боль. Боялся потревожить что-то потаенное, запретное, то, что она пытается забыть. Отчасти его ощущения подтвердили и две встречи с тестем. Виктор Антонович был единственным свидетелем прошлого Томки, и Павлу казалось, что ничего хорошего засвидетельствовать он не может. Одно время Павел даже думал, что отец когда-то оскорбил дочь, если не предположить чего-то еще более страшного, или был виновен в смерти ее матери, но потом эти мысли отбросил. Томку было не так просто оскорбить.
