время Кесса и не почувствовала бы наговор, мало ли как здешние повара кухню ведут, но теперь ее чувства были обострены как никогда. Путешествие с Хееном, Мэйлой и Гурингом, выпутывание из ворожбы старого мага, которая и теперь липким невидимым комком оставалась в ладони между большим и указательным пальцами, словно кожу с нее содрало. На мгновение Кессаа замерла, удерживая ложку у губ, но провожатая ее все поняла.
Она даже не крикнула, зашипела как змея, и четыре пары крепких рук мгновенно взяли девчонку в оборот. Скрутили запястья, захлестнули петлей ноги, забили в рот дурно пахнущую ткань. «Хорошо хоть умыться дали», – некстати блеснуло в голове.
– С прибытием, – холодно вгляделась в лицо Кессаа провожатая и повернулась к помощницам: – Не захотела сладко заснуть, обижайся на саму себя. Амулетов нет?
– Ничего нет, – послышался голос из-за спины, хотя быстрые руки только заканчивали ощупывать тело Кессаа, не оставляя без внимания самые укромные места. – Так, в мешке только травок немного да прочая ерунда. Золото, глинки ведьминские, белье.
– А это? – Провожатая сорвала с шеи девчонки шнурок.
– Зря ты его развязала, сестра, – сухо пробормотала одна из помощниц.
– Забыла? – сузила глаза старшая. – Тини приказала, всякий наговор сдергивать, а провожатый у нее один должен быть. Хозяйка сама его допросить хочет. Если и есть у него соратники, много не набежит. А ну-ка, спеши наверх, пусть готовы будут к гостю или гостям. Запоры открыть и ждать!
Зашелестел почти неслышный быстрый шаг по ступеням. «Тини приказала… – растерянно повторила Кессаа и вдруг дернулась, забилась в путах. – Убьют ведь Зиди!»
Резкий удар в живот заставил Кессаа замереть, скрючиться в судорогах. Показалось, что забившая рот тряпка заткнула глотку и рвет на части изнутри грудь. С трудом сдержала тошноту, только слезы сдержать не смогла, но и сквозь них посмотрела на обидчицу с ненавистью.
– Чувствуется порода, – одобрительно кивнула старшая. – С другой стороны, была бы умнее, не свалилась бы в ловчую ямку. А ну-ка, давайте примерим!
Одна из сестер встряхнула перед лицом Кессаа мешок из редкой, но прочной ткани, твердые руки притянули ее колени к груди, спеленали ремнями натуго, примотав руки к стопам, подняли и сунули в пыльную темноту.
– Отлично, – услышала Кессаа голос, с ужасом чувствуя, что задыхается. – А ты, девочка, имей в виду, что висеть тебе в таком состоянии у седла придется, и если мычать попробуешь или дергаться, то всадник только одним способом успокаивать тебя станет, ногой.
В то же мгновение страшный удар опрокинул Кессаа во тьму…
…Она пришла в себя скоро. От боли было трудно дышать, но стянутые ремнями руки и ноги затечь не успели. Кессаа попробовала вытянуться, но колени, пятки, спина и затылок уперлись в холодные прутья.
«Клетка», – с досадой подумала Кессаа и постаралась поднять голову.
Теперь сумрак подвала казался еще более мутным. На столе горело всего три светильника, и четыре сестры стояли, обнажив мечи. Где-то далеко слышался шум и голос, словно кто-то стучал в дверь и что-то выкрикивал при этом.
– Руки, ноги, уши можно рубить, но убивать в крайнем случае, – холодно приказала старшая и одну за другой потушила лампы.
– Ты думаешь, они пройдут дальше коридора? – спросила в темноте одна из сестер.
– Увидим, – ответила старшая.
«Увидим», – одними губами повторила Кессаа, обессиленно дернулась в путах и вдруг поняла, что она должна сделать. Что она должна попытаться сделать, несмотря на то, что, истратив силы на выходе из Суйки, она ни одного мгновения не чувствовала себя так же, как во время ночных занятий в саду храма Сади. Ни на одно мгновение не вернулась к ней прошлая уверенность в том, что она выпутается из любой ситуации, и тогда, когда она вдруг очнулась в снегу и столкнулась с Зиди, уверенность не вернулась. Тогда лишь радость ее захлестнула и, кажется, даже еще большее бессилие навалилось. Вот и теперь там, где некогда искрились сила и озорство, чернела бездна усталости. Ни капли силы, только липкий комок на ладони правой руки между большим и указательным пальцеами.
– Сейчас, – умер в забитой тряпьем глотке шепот, – сейчас…
Трудно запомнить тысячи заклинаний, в которых на самом деле не слова главное, а воля и настрой, но еще труднее слепить заклинание, которое не то что не знаешь, которому не учили, которого и в книгах-то нет, есть только жгучая потребность, чтобы случилось что-нибудь именно так, как того хочет маг, и не иначе. Впрочем, зачем лепить заклинание – вот оно, между пальцами, скомканное, но живое, кровью Кессаа пропитанное, силой нерастраченной полное. На другое оно нацелено, но так и ножик годится не только для резки овощей, пусть даже он для кухни лишь выкован. Подправить немного, очень захотеть, чтобы получилось, и должно получиться. Хоть как. Главное, чтобы не вслепую Зиди по этому ужасному дому без окон шел, не вслепую.
«Сето, отчего я не рада предстоящей встрече с родной теткой?» – спросила сама себя Кессаа и щелкнула пальцем, отбрасывая липкий комочек между прутьями решетки.
Паутина, она паутина и есть. Чтобы спеленать ею, коконом не обойдешься, а чтобы клочьями облепить, много не надо. Полетела ловушка в спины сестрам, раскрываясь и раскручиваясь. Мазнула, повисла клочьями на руках и ногах, скользнула вместе с дыханием вверх по лестнице, разлетелась по коридорам.
«Не оплошай, баль!» – поморщилась Кессаа, потому что шея затекла, потому что железо зазвенело в доме, потому что остатки силы щелчок пальцем из нутра выскреб, потому что старшая вдруг заметила, что засветились во тьме силуэты ее сестер, словно пещерный гриб на неосторожного путника споры развеял. Зарычала провожатая, самострел вскинула, чтобы то ли гостей на лестнице встретить, то ли к пленнице неугомонной развернуться, но не успела. Упала, поймав в лицо бальский нож. Остальные сестры вперед ринулись, но лестница узкая была, поэтому смерть встретили по одной, а со смертью последней колдовство Гуринга вовсе истаяло. Легкие, без хромоты, шаги раздались в подвале. С грохотом упала лавка и заскрипел стол. Выругался по-бальски Зиди и позвал негромко:
– Рич! Ты жива?
«Кессаа меня зовут», – уткнулись в кляп не сказанные слова, и только слезы вдруг покатились из глаз.
– Эй! – На лестнице появился отблеск тусклой лампы и раздался смутно знакомый голос. – Ты чего тут гремишь? Пятерых положил? И все бабы?.. Отомстил, похоже, всему женскому роду за обман явный и обман неразведанный? Где твоя попутчица-то? Жива?
– Жива! – обрадовался Зиди, сбил ударом серого клинка замок и подхватил на руки стянутое ремнями тело.
– Ты бы поосторожнее замки рубил, – недовольно проворчал Яриг. – Это ж не доспехи! Мог бы и ногой сбить.
– Рич! Рич!.. Жива! – радостно шептал баль, освобождая Кессаа.
Глава двадцать пятая
Поутру ударил легкий морозец и посыпал мелкий сухой снег, который из-за порывистого, но настойчивого ветерка не смог удержаться на крутых кровлях и загулял дештскими улицами и переулками, забираясь за шивороты, в обшлага рукавов и под платье. Синг поднял аруховских птенцов затемно, и к рассвету Айра продрогла, несмотря на теплую одежду и то, что у северных ворот пылали костры. Не хотелось ей ступать на подтаявший от жара камень, потому что за грязным словом стражники в карман не лезли, плевали под ноги, да и мочились тут же, забежав за сбитую из навощенных досок будку. Приложила бы их заклинанием, что и до будки бы не успели, да придирчивый Синг стоял рядом, глаз не спускал. Словно не за горожанами, неизвестно отчего решившими покинуть Дешту в ярмарочный день, следил, а среди собственных жрецов чужака высматривал. Все прочие ворота из города запирались в ярмарочный день, чтобы, если какая пакость на площади случится, вора, разбойника, ловчилу какого в одном месте поймать было можно. Потому и всякий путник, которому хоть сто раз на юг не терпелось, покорно выбирался из города через северные ворота и, проклиная несуразные скирские порядки, тащился пять лиг в обход внешней крепостной стены.
