Ролле. Ей нет дела до Кессаа. И зачем ей зверь, который может вцепиться в глотку?
– Выходит, Кессаа нужна тебе? – прищурился Седд. – Хочешь отомстить за убитых ею и ее слугой собственных сыновей?
Замолчал Ирунг. Стиснул дрожащие пальцы, нервно сглотнул, но говорить продолжил все так же спокойно:
– Нет. Ты же знаешь, Седд, что и при тебе, и при Димуинне я служил только Скиру, а не собственной ненависти. Я утопил свою боль в сердце. Я знаю, что ты ненавидел мать Кессаа, ненавидишь и саму Кессаа, хотя она всего лишь оказалась листком дерева, который жизнь захлестнула и понесла по течению.
– В прошлый раз ты назвал ее вороньим перышком, – усмехнулся Седд.
– Она знает что-то, – пробормотал Ирунг. – Но и я кое-что знаю. То, чего она не могла прочитать в древних свитках, потому что не все они хранились в храме. Я думаю, что Кессаа еще суждено станцевать перед Сади.
– Брось, Ирунг, – нахмурился Седд. – Я не знаю, что оставили боги в пределах Суйки, но теперь там риссы, и они, похоже, справились с этой заразой!
– Нет, – покачал головой Ирунг. – Они только кормят Зверя. В том числе и мертвыми хеннами. Зверь пока сыт и поэтому не дает о себе знать. Я не знаю, можно ли справиться с Суйкой, но никакая победа над риссами или хеннами не избавит сайдов от печального жребия, если Суйка останется тем, что она есть. Я чувствую, конг, что силы Зверя увеличились многократно. Пока он замер в логове, но при желании может раскинуть сети на весь полуостров. Его нужно уничтожить.
– И Кессаа поможет тебе в этом? – скривил губы Седд. – А я уж думал, что ей достаточно родить ребенка – и все.
– И родить ребенка тоже, – твердо сказал Ирунг.
– Пусть родит, а там увидим, – отрезал Седд и опять сдвинул брови. – Ты недоговорил о чужой магии.
– Рисс сказал перед смертью, что один из хеннских колдунов оказался весьма сведущ в скирской магии и узнал колдовство, которое уничтожило десять тысяч хеннов под стенами Омасса. Кроме этого он сказал еще кое-что. Когда пламя опало, рисские маги обнаружили след вора, оскорбившего Суррару не менее, чем это сделала когда-то Сето, заключив королевство колдунов в непроходимые пределы. Наглец украл нечто столь же ценное, как и кинжал Сурры, заполучить который риссы желают всеми силами.
– Зеркало Сурры? – напрягся Седд.
– Рисс умер, когда палач попытался извлечь из него подробности, – помрачнел Ирунг. – Думаю, заклятие Заха, которым опутан каждый из магов Суррары, убило его! Удалось узнать только одно: на этом предмете кровь Сурры. Думаю, что это как раз осколок. Ведь ты знаешь – именно Сурра склеивал свою часть зеркала собственной кровью.
– И кто же этот наглец, которому мы обязаны десятью тысячами поверженных врагов? – скривил губы Седд. – Кто он, обворовавший сокровищницу ужасного Заха?
– Она, – твердо сказал Ирунг. – И ты ее знаешь, Седд, или хотя бы слышал о ней. Пропавшая жена великого тана, в поисках которой хенны уже который месяц обшаривают всю Оветту! Еще бы – ведь она пропала вместе с наследником!
– Почему же я должен знать ее? – не понял Седд.
– Ее имя – Айра, – прошептал Ирунг. – Она лучшая ученица Аруха, пропавшая в день смерти прежнего конга. И демон меня задери, если я не восхищаюсь этой девчонкой!
Свита великого тана старалась не попадаться ему на глаза даже тогда, когда он был в хорошем расположении духа. Когда он был зол, его свита убывала со скоростью блеска танского клинка, разве только пять ведьм, что служили ему, следовали за ним бесстрастными тенями, хотя всякий, едва тан повышал голос, мог бы разглядеть испарину ужаса и на их лицах. Мог разглядеть, если бы рискнул приблизиться к танскому шатру или поднять глаза, оказавшись волею судьбы на волосок от гибели.
Тан спокойно наблюдал, когда пороки риссов месяц крушили укрепления Борки, хотя и заявлял несколько раз во всеуслышание, что риссы тянут время и он обязательно срубит им всем головы, как только поймет, зачем им это нужно. Затем тан восторженно рычал, когда языки пламени взметнулись над Боркой, и приходил в гнев только тогда, когда очередной командир разведчиков объявлял, что следы Айры и на этот раз не обнаружены. Но злость, часто охватывающая тана, не обращалась неистовством до тех пор, пока борские укрепления не остались за спиной.
Сайды словно растворились на занятых хеннами землях. В их деревнях не осталось ни зернышка. Они не пожалели ни домов, ни посевов. Правда, Омасская крепость стояла на прежнем месте и ее защитники готовились взять за собственные жизни немалую цену, но в горящем городе опять не нашлось добычи обозленным степнякам, да и вряд ли приходилось рассчитывать на что-то ценное за омасскими стенами. Вдобавок на уже захваченных землях образовались шайки каких-то недобитков, которые нападали на хеннские отряды и обозы и наносили им ощутимый урон. Лек распорядился усилить дозоры, выловить наглецов и казнить их точно так же, как был несколько лет назад казнен почетный посол хеннов к сайдам, но вскоре какие-то смельчаки проникли в центр лагеря хеннов, сожгли четыре порока, уничтожили около сотни воинов – и скрылись! И это при том, что смельчаками оказались два придурка, которые прошли почти весь лагерь хеннов не таясь! В тот тяжелый для свиты тана день были зарублены пять рабов Лека и лишился уха один из его стражников. Одноухий хенн, вся вина которого состояла в том, что он проверял караулы и поэтому вынужден был мелькать перед взглядом тана, вскоре лишился и головы. Это произошло сразу после ужасной магии, которая выжгла центр лагеря хеннов и отправила около десяти тысяч обугленных мертвецов в пределы Проклятой пади.
Синг, который не оставлял танского шатра даже в минуты безумства своего правителя, в этот раз бросился бежать, что и сохранило ему жизнь. Впрочем, далеко он не ушел. На холме между обугленной плешью и Проклятой падью Сингу почудилось что-то знакомое. Он сел на грязный камень, закрыл глаза и принялся копаться в собственной памяти, пока не вспомнил теплый день, скирский порт, вертлявую девчонку, покусившуюся на его кошелек, и неожиданную – сильнейшую – магию! Даже не щелчком пальцев, а одним дуновением она заставила вспыхнуть одежду слуги Аруха, который посмел ухватить ее за тонкие пальцы. Тогда Сингу повезло: его охранники сумели скрутить девчонку, хотя непостижимым образом и испортили внезапной слабостью желудков собственные штаны, так, может быть, и теперь Сингу повезло? Но не окажется ли так, что дурная весть для тана обернется смертельным жребием для Синга?
Колдун раздумывал недолго. Уже к полудню он подобрался к шатру правителя, дождался, когда у входа в шатер остановился паланкин, из которого выбрался раздраженный правитель Суррары Зах, и рискнул. Тенью промелькнул Синг мимо стражей, влетел в шатер и бухнулся на колени.
– Я знаю, кто это сделал, повелитель, – пролепетал Синг, проклиная тот день, когда ему в голову пришла мысль посвятить себя магии.
– И кто же? – прорычал Лек.
– Она, – дрожащим голосом прошептал Синг. – Я узнал ее магию. Она пряталась среди крючниц. Это Айра, мой повелитель.
Взвизгнул клинок, выбираясь из ножен. Засвистел спертый воздух шатра, когда мгновенно взмокший от ужаса Синг услышал твердое: «Нет».
– Нет, – повторил Зах. – Ты слишком нерасчетлив, тан. Твой слуга или раб, что для меня одно и то же, конечно, не обучен, как того требуют правила истинной магии, но он талантлив и смел даже в собственном ужасе. Не каждому дано уловить след слабой магии, а я готов с ним согласиться и даже добавить кое-что о той, следы которой я чувствую не только здесь, в твоем лагере, но и находил их в собственном храме! Пожалей голову колдуна, который служит тебе в меру собственного разумения.
– Зачем он мне нужен? – зарычал Лек. – Не будет ли мне больше пользы, если я успокоюсь, глядя на его труп?
– Тебе будет больше пользы, если я выполню то обещание, которое дал тебе только что, – усмехнулся Зах. – Ты же просил выжечь этот лес, в котором скрываются шайки сайдов? Я помогу тебе, а он поможет мне. Согласен?
– Забирай, – пнул сапогом в бок Синга Лек.
– Пошли, – бросил помертвевшему колдуну Зах.
Синг посмел подняться на ноги только за пологом шатра. Зах пошел к шатрам риссов и обернулся,
