Когда Рин, цепляя мечом резные столбы, выходил из вельтской харчевни, на мгновение ему показалось, что кто-то знакомый сидит в зале. Олфейн даже остановился, пытаясь высмотреть пристальный взгляд, который только что ощупывал его спину, но кривые ухмылки, бросившиеся в глаза, были обращены только к необычному мечу. Олфейн уже стиснул зубы, собираясь поймать одну из насмешек и ответить на нее резко и беспощадно, но корчивший злобные рожи Камрет подтолкнул парня в спину и вывалился вместе с ним на широкую Медную улицу.
Солнце уже поднялось высоко, в лицо дохнул теплый осенний ветерок, и даже привычные запахи Гнили и Погани почти не чувствовались в нем. Над лавками медников курились дымы, и сами мастера почти поголовно выбрались на улицу, чтобы, жмурясь под лучами нежданного светила, выстукивать и выбивать причудливые узоры на желтопузых кувшинах и роскошных блюдах.
Конечно, в Ремесленной слободе и мастерские у медников были просторнее, и самих мастеров с подмастерьями числилось больше, но самые искусные умельцы оставались в пределах главной городской стены.
И то сказать, богатые покупатели по торжищам не бродили. Они платили гостевую пошлину, проходили через главные ворота, снимали дорогой ночлег в одном из постоялых дворов и, не торопясь, чтили посещениями древние, как сам город, магазинчики. Тот же мастер Грейн говорил, что на дальних полках убогих лавок можно смахнуть пыль с таких редких вещиц, которые в других частях обитаемой земли хранились бы в тяжелых сундуках под замками и под охраной!
– И ты, старый друг, говоришь, что Айса – город бездельников и тунеядцев? – усмехнулся Рин. – А не прогуляться ли нам тогда по Гончарной улице, по Оружейной? Давно ли ты был в Ремесленной слободе? В Каменной? Знаешь ли, какие сосуды высверливают камнерезы из горного стекла? А видел ли ты творения ювелиров с Печной улицы? Хаклик говорил, работа их столь тонка, что, к примеру, серьги меняют узор от шага красавицы! От ветра, который едва шевелит прядь ее волос!
– Бывал и видел, не сомневайся, – надул губы застывший на пороге харчевни Камрет, сравнявшись таким образом на короткое время с младшим приятелем ростом. – Такое видел, что тебе и присниться не может! А ты бы отправился куда-нибудь в Скаму или в Тарсию и посмотрел бы, как там людишки живут. Хотя мне отчего-то кажется, что нет теперь дороги в Скаму. Ладно, карты ведь и соврать могут…
– Никогда ты при мне карты не бросал, – обернулся к старику Рин.
– А я ни при ком их не бросал, – хитро прищурился Камрет и тут же подмигнул парню. – Значит, говоришь, Айса – не город бездельников? А вот скажи-ка мне, молодец, что будет, если исчезнут кристаллы?
– Ну, – Рин почесал затылок, – легкие деньги исчезнут, купцов поубавится. Но торговля не прекратится. Я же вместе с отцом податные ведомости изучал. Большая часть богатства города от Погани происходит. Руда, трава поганая, иглы, горное стекло, шкуры огненного зверья – все там добывается!
– А если Погань подвянет? – нетерпеливо подпрыгнул Камрет. – Совсем подвянет? Если дождиком ее смоет? Не задумывался?
– Это как же подвянет? – вытаращил глаза Рин. – Она ж не сама по себе огнем дышит, кто-то ее подпаливает! Уж не знаю кто, зверь-демон ли какой, гнев Единого или Хозяйка, которую охотники поминают, однако кто бы ни был, пока он дышит и Погань дышит? Не ты ли сам говорил, что где источник Погани, там и Погань?
– Говорил. – Камрет поправил на поясе меч и тяжелую флягу. – Однако и местность силу свою имеет. Тот же источник в жарких пустынях ручья не сладит, тут же в песок уйдет. Да и сам знаешь, как бы кресало у тебя искрами ни сыпало, а без дровишек костра не запалишь.
– Ты еще скажи, что за тысячи лет дровишки не выгорели! – махнул рукой Рин. – Всякий источник, пусть он и пламенем дышит, запас иметь должен! Вот Шарб, прежде чем на Водяную башню забраться, не меньше кружки пива должен выпить, а то, говорит, удара не будет! Кто же подносит кружку пламени Погани? Отчего не прогорела до сих пор? Кто дровишки в костер подбрасывает? И что это за дровишки?
– Складно вопросы лепишь, – прокашлялся Камрет. – Вот только, боюсь, ответы мои тебе не понравятся. Да и не время пока ответы на такие вопросы слушать. Однако при следующей встрече отвечу. Слово даю! Значит, хочешь, чтобы прогорела?
– Славно было бы без Погани жить! – улыбнулся Рин, на мгновение стерев с лица настороженность и боль. – Слышал я рассказы и о лесах, и о лугах, и об озерах, и о морских берегах. Не ты ли говорил, что пропасть лет назад и Гнили никакой не было, а на ее месте раскатывало волны дивное озеро? Так что можно и без Погани, к тому же… – парень задумался, – разве она в сладость Айсе? Вот бы прогнать этого поджигателя! Или источник затворить, который мне чаще в виде огненной пропасти представляется. Отец рассказывал, что, если бы не Погань, в нашей стороне можно было бы и хлеб растить, и скот пасти. Земля, пусть и прокаленная поганым пламенем, но жирная и добрая!
– Добрая! – Камрет сплюнул себе под ноги, едва не упав из-за того, что дородный вельт, выходя из харчевни, столкнул его с порога дверью. – Земля добрая, да жизнь недобрая… Посмотрим-посмотрим. Мастера, конечно, в Айсе знатные, но когда будет тут, как везде… Посмотрим-посмотрим. Хотя, я-то уж не увижу. А вот поджигателя прогнать – это мысль интересная, да! Охота не на один год, хорошая охота. Ах, хорошая охота!..
Отряхнув порты, которым явно требовалась не только стирка, но и нитка с иголкой, Камрет подставил морщинистое лицо солнцу и тоже блаженно зажмурился, словно представил себя на мгновение могучим избавителем древней страны от колдовской напасти.
– Ты зачем Джейсу в Кривую часовню водил? – вдруг вспомнил Рин. – Без меня мне невесту нашел? А знаешь, что мне Храм через нее уже опекунство предлагает? Двадцать лет опекунства хочет!
– И ты согласился? – растянул губы в улыбке Камрет.
– Джейса, конечно, хорошая девушка, – пробормотал Рин. – Но я жениться не собираюсь. На ней не собираюсь. Пока не собираюсь…
– Ну так и не собирайся! – хохотнул старик. – Однако помни, что когда дом твой загорится, выскакивать через ближнюю дверь будешь. Что это значит?
– Да нечему у нас в доме гореть! – нахмурился Рин. – Да и чего к двери пробиваться, и в окно можно выпрыгнуть!
– Это значит, малыш, что в кармане у тебя должны быть ключи от всех дверей! – с досадой вздохнул старик и добавил: – И от окон тоже.
– И от двери в Храм? – не понял Рин.
– Так тебе Хельд и дал ключ от Храма, – закашлялся от смеха Камрет и тут же состроил самую страшную рожу ближайшему меднику, который опустил чекан и начал прислушиваться к разговору. – Он скорее сам все ключи у тебя заберет. Кстати, осталось еще что-то от отца или Фейр до всего добрался?
– Что должно было от него остаться? – Рин отвернулся от медника, от заполненной разряженными купцами и зеваками улицы к Камрету и обнаружил, что тот как сквозь землю провалился, и тут же почувствовал удар по плечу. За спиной его стоял Фейр.
– Ну здравствуй, племянничек, – сухо выговорил брат матери.
Рин замер. Высокий и широкоплечий Фейр Гальд стоял, уперев руки в бока и, как мгновение назад Камрет, упивался осенним солнцем. Издалека можно было сказать, что дядя рассматривает младшего Олфейна с доброй, снисходительной усмешкой, если бы в удивительно светлых, чистых голубых глазах родственника не царила пустота, которая и во всякую прошлую секунду общения с дядей, и в эту тоже казалась Рину страшнее лютой ненависти.
На вид Фейру было лет тридцать – тридцать пять, хотя он никак не мог оказаться моложе пятидесяти, потому что был родным братом и почти ровесником собственной сестры, а возраст матери Рина отец успел обозначить. В отличие от большинства горожан, Фейр никогда не отращивал волос, стриг их коротко и редко прикрывал высокий лоб шлемом. Если бы не безжалостные глаза, он мог бы числиться красавцем, хотя наводил ужас на всех айских невест.
Рин прекрасно знал, что он сам похож скорее на мать, чем на отца, а, значит, похож на Фейра, и вновь отыскивал отличия в облике родственника, которые, даже не явно выраженные, создавали ощущение, что они все-таки не родня.
Длинные волосы Рина были черны, правда, отливали на солнце медью. Волосы Фейра сияли серебром, именно серебром, а не сединой, тускнея на висках оттенком топленого молока, выдавая стриженой патиной
