правоту ее умом я понял недавно. Ее сердце занято, вельт. Не только сыном, но и еще чем-то. Как бы не прошлой любовью или ненавистью. Кто знает, во что обычно превращается прошлая любовь? Надеюсь, боги даруют удачу ей и ее сыну, но еще больше надеюсь, что тот, кто однажды станет для нее чем-то большим, чем ты или я, будет ее достоин. Она младше тебя, Орлик, и лишь немногим старше меня, но именно ее мудрость не раз спасала нас с тобой, и благодаря ее мудрости я остался тем, кто я есть, — а именно тоскливым типом, который изо всех сил старается сдерживать собственную тоску. Благодаря ей я не превратился во влюбленного дурака, а остался просто дураком. Я бы даже сказал, тоскливым дураком!
— О чем же ты тоскуешь теперь? — растерялся Орлик.
— Не знаю пока, — ответил Рин, поднялся, окинул цепким взглядом загроможденный скарбом двор, скользнул глазами по стенам, оглянулся на Молочные пики. — Хорошую башню отписал нашей девочке старый колдун. Если расставить насторожь по стенам двора, можно будет похлебать сытного варева, не вздрагивая на каждый шорох. А внутри башни несложно и недолгую осаду выдержать!
— Что-то я не понял! — насторожился вельт. — Мы охотиться сюда прибыли или в осаде сидеть?
— На то она и охота, — успокоил друга Рин. — Или мало мы улепетывали в свое время от намеченной нами дичи?
— Бывало, — хмыкнул Орлик. — Так ведь то от робости да неумения. Теперь все будет иначе!
— Ты так считаешь?
Рин выпрямился, расправил плечи и закрыл глаза, подставив лицо под лучи Аилле. Великан жадно втянул ароматный запах, поднимающийся из котла.
— Послушай, — заметил он. — А ведь я бы и вправду здесь задержался. Красивый город, море, вкусные овощи, не слишком просторная, но высокая и прочная башенка, тихая улочка, крепкая ограда, достаточно монет в кошельке. Может быть, как сладим нынешнее дело, я тут и останусь? В качестве сторожа негаданно накатившего на Айру имущества! А?
— Однажды ты говорил примерно то же, — пожал плечами Рин. — Тебе приглянулась мельница на высоком берегу реки. Или мельничиха. А потом, когда мы выкурили оборотня из прибрежного тростника, в деревне не осталось ни одного дома, только пепелища.
— Ну так то была едва ли не первая охота! — почесал затылок Орлик. — Согласись, что все прочие охоты обходились куда спокойнее. И то сказать, мы же не устраиваем облаву на нечисть так, как любит Камрет? Он ведь порой готов войну начать на половину какого-нибудь мира, чтобы только дичь упала в его ловушку, как созревшее яблочко! Это не охота, приятель, а забава, только забава — кровавая!
— Однако в столице именно Камрет слывет лучшим охотником, — задумчиво проговорил Олфейн. — И самым удачливым! Даже Айра согласна, что. порой только его уловки и помогают добраться до нечисти.
— Так ты уже не собираешься предъявить Камрету счет? — поднял брови вельт.
— Почему же? — погладил рукоять меча Рин. — Конечно, Камрет горазд приврать, я даже готов предположить, что он без достаточных оснований приписал себе участие в твоей судьбе, но мою мать убить мог только он. Я наводил справки, она была не из тех, кто боится выдернуть меч из ножен. А уж если выдергивала… Одно то, что она владела таким мечом, — Олфейн вытащил меч из ножен на палец, — говорит о многом. Вряд ли Камрет сумел бы поладить с ней в честной схватке. Хотя в деле-то я его не видел… И все-таки, думаю, он взял ее хитростью. Впрочем, какая разница? Он убил ее. И я должен ему отомстить. Но дело не только в мести. Камрета нужно остановить. Да, он один уничтожил больше пакости, чем десяток лучших охотников. Да, редкая охота обходится без жертв, такова уж природа нечисти, она прикрывается людьми, если не пожирает их напрямую. Но кто еще в столице, кроме Камрета, не чтит кодекс предсмертия?
— Кодекс предсмертия… — присел на ветхую скамью Орлик. — Это же неписаный закон!
— Однако действенный! — отрезал Рин. — Всякий нарушивший его исключается из цеха охотников. И исключенный становится кем-то вроде прокаженного. Ни в одной приличной гостинице он не получит места, никто не сядет с ним за один стол в хорошем трактире! К тому же списки кодекса существуют. Заметь!
— О списках кодекса не тебе мне говорить. — Великан запустил пятерню в бороду. — Я в жизни столько не вывел рун, чем когда его переписывал, да и ты не одно перо обломил! Не раз себя спрашивал: зачем старался? Не обязательно быть охотником, чтобы сбывать трофеи! А не вступишь в цех, так и исключать тебя не будут. Чем замечателен этот самый цех? Только тем, что всякий его участник должен вставать на защиту прочих охотников? Однако в столице и так безопасно — стражи не дремлют.
— Ты сам все знаешь. — Олфейн опустил голову. — Дело не в безопасности, хотя в самой столице охота редка. Дело в соблюдении кодекса. Ты его помнишь?
— Наизусть, — расправил широкие плечи Орлик. — Пришлось вызубрить. И то сказать, сколько мы оставались дикими охотниками? Больше десяти лет!
— И что нарушил Камрет? — прищурился Рин.
— Да все! — хмыкнул вельт. — Вот хоть это: «Охота — не забава». Или вот еще: «Всякое существо становится дичью охотника не по роду или племени своему, а по ужасам и бедам, им производимым. Не убивай понапрасну, поскольку что тогда отделит охотника от зверя, если первый признак зверя — напрасные смерти?»
— Все сложнее, — присел рядом с другом Рин. — Что такое напрасные смерти? С одной стороны, всякая смерть напрасна, с другой — припомни хотя бы одну нечисть, что убивает ради забавы? Зверь, каким бы он ни был, забавляется редко. Он питается. Жрет. Иногда обжирается. Для него смерти уж точно не напрасны! Или ты сдираешь шкуру с молодого кабанчика ради забавы? Просто каждый поступает в меру собственного естества. И охотник в том числе. А вот Камрет…
— …не признает никаких правил, — продолжил Орлик, прислушиваясь к скрипу скамьи. — Однако не это ли создало ему славу?
— Он настойчив и терпелив, — кивнул Рин. — Бессердечен и хитер. Мы никогда не сможем доказать, что он горазд устраивать массовые бойни и губительные войны, если будем бродить по оставшимся после Камрета пепелищам. Он редко проливает чужую кровь сам. Камрет сложнее, чем он может показаться. Он как жезл мага, стиснутый в кулаке. Знаешь, мои рассуждения о коротышке не удивили никого из старых охотников, а я разговаривал со многими. Они мало что знают о Камрете, он всегда охотился один, не любил хвастать трофеями, но все они помнят его флягу и короткий меч с самых юных лет. Он старше их всех! Кое- кто даже думает, что Камрет и есть никому не известный глава цеха. Его основатель!
— Подожди-ка, — Орлик осторожно привстал и пересел на трехногий табурет. — Так ведь у цеха нет никакого главы! Есть сход, есть смотрящий за порядком…
— Основатель цеха был! — поднял палец Олфейн. — Но о нем никто не помнит. Однако вернемся к коротышке. Так вот, Камрет всегда охотился один, но никто и не согласился бы стать его напарником. Некоторые даже обмолвились, что у Камрета когда-то в незапамятные времена случались напарники, но подозрительно быстро гибли.
— Зачем ему напарники из Заповедных земель, если он всегда разыщет парочку придурков на месте? — почесал затылок Орлик. — И мы с тобой тому примером.
— Не всегда, — не согласился Рин. — А моя мать? А ее брат или кем он там ей приходился? Кодекс предсмертия… Помнишь? «Не оказывай помощи охотнику, кроме как по его просьбе или при опасности его жизни».
— «Но если дичь его уходит от него, а ты не призван ему в помощь, не пресекай бегства дичи, потому как и бегство его дичи тоже входит в охоту его», — вспомнил Орлик. — Этот кодекс предсмертия настолько запутан и сложен, что взятье его помощью за ухо коротышку будет сложновато!
— Сначала разберемся с ним, а потом будем подыскивать основания! — Рин ударил кулаком по скамье, которая не преминула тут же развалиться на части.
— Спасибо, порадовал! — закатился в хохоте вельт. — Да будет эта неприятность самой крупной неприятностью, которую ты отыскал на свою задницу в этом прекрасном городе! Я не слишком нарушил кодекс тем, что не пришел на помощь?
— Основания найдутся! — отрезал, поднимаясь и отряхиваясь, Олфейн. — Да, с одной стороны, пока никто не доказал вины Камрета, мы не можем его убить и даже обязаны при соответствующей его просьбе помогать ему. С другой стороны, признано это другими охотниками или нет, если он поставил себя вне кодекса, значит, и мы ему уже не братья и не помощники!
