тетрадок и поднялся из-за стола. Эти скандалы, хоть и стали нормой их семейных отношений, всегда выбивали его из колеи, не давали работать.
– Лида, успокойся! – стараясь держать себя в руках, примирительно попытался он объяснить. – Все не так обстоит, как ты думаешь. Ну сколько можно тебе повторять?
– Надюшенька, детка, – Розанов с силой, но нежно оторвал дочь от Лидии Сергеевны. – Иди-ка спать! Не слушай маму – видишь она расстроена? Мы с ней сами разберемся, как всегда.
Наденька не понимала – почему ее мама и папа, такие большие и красивые, все время ругаются – и продолжала горько плакать.
Степан Алексеевич взял дочь на руки, поцеловал и отнес в ее комнатку. Уложил в постель, успокоил и вернулся – надо сделать еще одну попытку помириться с женой.
– Ну как ты не понимаешь, – стараясь говорить как можно мягче, обратился он к Лидии Сергеевне, усадив ее на диван, служащий им супружеской постелью. – В настоящий момент я не могу согласиться. Если стану директором – прощай диссертация! Псу под хвост несколько лет напряженной работы! Конец мечтам об ученой степени и достойном будущем нашей семьи. Дело не только в том, что я не люблю командовать людьми и предпочитаю работать самостоятельно. Подумай сама: ну соглашусь, стану директором. Тогда придется положить все силы, чтобы оправдать доверие руководства и коллектива. На это уйдут годы, моя диссертация безнадежно устареет. Для меня это самоубийство! Такую жертву я принести не могу.
Лидия Сергеевна упрямо поджала губы, глаза ее высохли.
– Ну, конечно, дождешься от тебя жертвы! – все так же враждебно, но уже более спокойно бросила она мужу. – Ты же законченный эгоист! Сделаешь свою научную карьеру, когда мы с дочкой уже загнемся! Тоже мне профессор кислых щей!
– До чего же ты, Лида, груба и несправедлива, – устало поморщился Степан Алексеевич. – Разве я мало стараюсь для семьи? На двух работах кручусь да еще выкраиваю время для подготовки к защите. Я же не только для себя одного это делаю. Ну да Бог с тобой! Ложись спать, а мне работать нужно. – И снова занялся тетрадями.
Дождливый московский день. Крупные капли колотили в окна пустого класса обычной средней школы. К Степану, как условились, забежал после уроков его старый друг Игорь Иванов. Он усадил гостя за учительский столик, пододвинул свободный стул, сел сам и пошутил:
– Ну вот, Игорек, располагайся с удобствами. Здесь нам никто не помешает поговорить по душам. К сожалению, у меня дома обстановка к этому не располагает. Рассказывай, какие у тебя проблемы и чем могу помочь!
– Не везет мне с женщинами, Степа! Не умею вовремя в них разобраться. Сначала бурные чувства, а потом каждый раз выясняется, что настоящей любви не было. Мне еще нет тридцати, а уже – два развода, да теперь еще и квартиру потерял! В третий раз мне уже не решиться.
– Неприятное положение, согласен. Но причин для паники не вижу, – спокойно отреагировал на жалобу друга Степан. – Женятся и по пять раз. Вот то, что квартиру потерял и снова ютишься в коммуналке, – отягчающее обстоятельство. Тут я тебе сочувствую!
– А что мне оставалось делать? – понуро объяснил Игорь. – Жанна успела матушку прописать и не было никаких перспектив разменять однокомнатную «хрущовку» хотя бы на две приличные комнаты. Когда моя тетка предложила жить у нее, плюнул на все и оставил им хату.
– Главное – не раскисай, старик! «Се ля ви», как говорят французы. Ты не один в таком положении. Забыл, что я еще в первый год женитьбы собирался развестись с Лидой? И много ли выиграл от того, что до сих пор тяну эту лямку?
Иванов несогласно качнул головой.
– Не равняй меня с собой, Степа. Я бы рад был оказаться на твоем месте! Знаю, что плохо живете с Лидой, все время ругаетесь. Но она родила тебе дочь, хорошая хозяйка, трудолюбивая и, насколько знаю, тебе не изменяет. А могла бы! Потому что знаю – ты ее не любишь. Да и злится она на тебя, думаю, тоже за это.
– Может, ты в чем-то и прав, Игорек. Но мне кажется, что главная причина ее скандалов – это несостоявшиеся мечты о моей карьере и материальном благополучии. Хотя это верно, – честно признался другу Степан, – как женщине я уделяю ей недостаточно внимания. Ничего не могу с собой поделать – не по душе она мне!
– Вот видишь! А у меня наоборот: я к ним всей душой – позволяю из себя веревки вить. Полностью выкладываюсь. А они этого не ценят! Жанна дошла до того, что связалась с нашим женатым шефом. Да еще насмеялась надо мной, утверждая, будто пошла на это ради моей карьеры. Такое не прощают!
Степан недоуменно повел плечами, грустно предположил:
– А может, Игорек, нам судьбой противопоказано быть женатыми? Конечно, холостую жизнь отягощают проблемы быта. Зато – полная свобода!
– Нет, тебе этого делать нельзя! У тебя дочь растет. И мне кажется, что семейное счастье – в твоих собственных руках. А у меня – совсем другое дело! Вряд ли теперь решусь на новый брак. Да и привести жену некуда.
– Насчет дочери ты прав! – согласился Степан. – Я очень люблю Наденьку и терплю все выходки Лиды исключительно из-за нее. Все эти годы только она спасает наш брак. Думаю, и впредь многое стерплю ради ее счастья.
Он поднялся, тряхнул своей красивой головой, как бы сбрасывая тяжкий груз сомнений, и, ободряюще взглянув на старого друга, заключил:
– Я думаю, Игорек, нам все же нужно оптимистичнее смотреть в будущее. Верить народной поговорке, что «терпение и труд – все перетрут». Главное – не терять надежду, и удача непременно придет! А тебе советую, – пошутил с доброй улыбкой, – встретишь подходящую дамочку с квартирой – не теряйся, женись! Сам знаешь, Бог троицу любит!
– А что? – повеселел и Игорь, вставая. – Почему бы мне не рискнуть еще раз? Смелость – она ведь города берет! Но сейчас пойду делать в моей комнатушке ремонт. Я тетке обещал, что сегодня закончу.
– Сегодня никого не принимаю! – раздраженно заявил Василий Семенович Чайкин секретарше, входя в свой кабинет и располагаясь за большим, солидным столом.
С самого утра он пребывал в дурном расположении духа. Сначала ему испортил настроение «доброжелательный» звонок приятеля, поспешившего сообщить, что он лишен премии за квартал. В довершение Василий Семенович за завтраком поссорился с женой – из-за сущего пустяка: упрекнул, что пересолила омлет. Обычно, зная ее обидчивость, он воздерживался от замечаний, но сегодня нервы подвели. «Теперь снова надуется и дня два не будет разговаривать, гусыня», – мрачно думал Чайкин, мысленно ругая себя за допущенную оплошность. «Уж не везет, то во всем!» – вздохнул он про себя, нехотя приступая к работе.
Просторный, хорошо отделанный и оборудованный кабинет свидетельствовал о видном служебном положении хозяина. На столе – селектор, три телефонных аппарата; в углу – большой телевизор; кожаная мебель сияет новизной; на стене красуется портрет Хрущева.
Небольшого роста, нестарый еще, но уже полноватый и лысый, Василий Семенович не пользовался успехом у женщин; он и женился отнюдь не на красавице. «Ничего, с лица воду не пить, – практично рассуждал в свое время Чайкин, предлагая будущей жене руку и сердце. – Зато цветущая, крепкая и хозяйка что надо!»
С юности влюбчивый, Василий Семенович, увы, обладал столь же пылким темпераментом, сколь и невзрачной внешностью. В последнее время он страдал от недостатка женской ласки. Холодная по натуре супруга держала его на «голодном пайке», а очередной роман на стороне благополучно окончился полгода назад. «Надо что-то предпринимать, быть активнее!» – решил Чайкин, размышляя над этой проблемой. Из задумчивости его вывел неожиданный телефонный звонок.
– Как же, как же, дорогая Лидочка! – просиял он, узнав голос. – Разве можно забыть те дивные вечера в нашем санатории? Как кружились мы с вами в вихре вальса! Жаль только, был там со своим «самоваром», а не то... – намекнул он, многозначительно: разговор его заинтересовал. – Так чем могу быть вам полезен, Лидочка? Очень рад, что вспомнили обо мне.
Лидия Сергеевна звонила со службы, из Управления дошкольного обучения, где занимала скромную должность инспектора. Она прикрыла трубку рукой, чтобы не слышали сотрудники, и, понизив голос,
