— Это был несчастный случай. — Это единственная версия, предназначенная для моих озабоченных родственников. Я не приукрашиваю ее подробностями, поскольку знаю, что иначе запутаюсь, а я никудышная лгунья.
— Бедного дорогого Генри больше не ждет обитель Гименея. — Теперь я замечаю смятое и закапанное письмо, валяющееся рядом с маленьким столом, на котором стоит бутылка кордиала.
— О Господи. Как обидно.
— Молодая особа, о которой идет речь, разорвала узы любви. — Каждое слово сказано с большой буквы. — А это плохой признак.
— Печально слышать. — Слава Богу, у девушки есть хоть немного здравого смысла. — Генри очень расстроен?
— Боюсь, что да. Как жаль, что я не могу быть с моим дорогим мальчиком в его печали и беде.
— О, думаю, он довольно скоро оправится.
— Ты не понимаешь. Как и я, Генри одарен тонкой чувствительной душой.
Я приехала не за сочувствием — подозреваю, что вчера упустила шанс получить его благодаря бдительности Шада, — но причитания матери насчет Генри становятся утомительными.
Она чуть приподнимается, чтобы с трагическим видом махнуть рукой в сторону чайника. Я встаю и наливаю чай. Усилие не прошло даром, мать с измученным видом откидывается на спинку дивана.
— Где Джордж и папа? — спрашиваю я.
— На верховой прогулке.
— Почему они не взяли тебя? Уверена, свежий воздух пошел бы тебе на пользу. Ты бы отвлеклась.
Мать пожимает плечами. По ее настоянию я читаю письмо, отметив обычную непоследовательность и отвратительное правописание Генри. Кроме сообщения о расторжении помолвки, неопределенного обещания скоро посетить Лондон и многозначительного комментария, что военная жизнь оказалась куда дороже, чем он ожидал, ему почти нечего сказать. Не испытывая материнских чувств, я не могу обнаружить в его строчках особого страдания.
— Непохоже, что он очень расстроен. Хорошо, что он храбро встречает неприятные обстоятельства.
В ответ на мою попытку привнести немного жизнерадостности, мама стонет.
Я осторожно отодвигаю в сторону бокал с кордиалом и ставлю на его место чашку с блюдцем.
— Мне жаль, что ты так несчастна.
Мама, я всегда несчастна, и я не знаю, что можно сделать для человека, который настроен страдать. Но она моя мама, и я должна спросить ее совета. Так что я с энтузиазмом пускаюсь в печальную историю Энн и ее ребенка (восхищаясь собственной осмотрительностью, я упоминаю, что в ее браке с Бирсфордом есть определенные сложности), рассказываю о внезапном появлении ее прежнего возлюбленного и его требовании бежать вместе.
— Что мне делать? Она не станет говорить со мной. И погибнет. Не думаю, что такой негодяй может перемениться, как она уверяет. Я не могу поговорить об этом со своим мужем. Мама, пожалуйста, посоветуй мне.
Какой-то звук слетает с губ моей матери. Слабый храп. Она все это время спала?
— Мама! Проснись! — Я гремлю чашкой, чтобы привлечь ее внимание.
Она не шевелится. Я трясу ее за плечо.
— Мама! — кричу я ей в ухо.
Мать что-то бормочет, причмокивая губами, и продолжает спать. Она мертвецки пьяна. Можно было бы сообразить. Я накрываю ее шалью и подсовываю ей под голову подушку. Интересно, вспомнит ли она хотя бы то, что я была здесь?
Моя мать подвела меня, и есть только один человек, который, полагаю, может помочь.
— Снова вы, — говорит леди Ренбурн. — Он сбежал с актрисой? Я слышала, что он бурно развлекался с какой-то потаскушкой в театре и буквально выволок ее из ложи Бирсфорда.
— Нет, мэм. Это была я. — Я сгоняю с кресла кошку и сажусь.
— Выпейте кларета. Мы в доме не держим чай. Один из томных молодых людей отправляется налить бокал.
— А как насчет того, что он стрелял в вас? Вы уже завели любовника? Не думаю. Ба, я слышала, леди Фринчинэм прятала своего любовника за ширмой в спальне, пока Фринчинэм осуществлял с ней брачные отношения. Потом они послали за устрицами и шампанским и начали все сначала. На этот раз…
— И не забудьте мальчика из рыбной лавки, который принес устриц, мадам, — промурлыкал Фрэнсис или Том, а может, и Джонни, поскольку я действительно не могу различить их.
— Что за манеры! — взвизгнула леди Ренбурн, стукнув его веером. — Не перебивай, когда я рассказываю. Ну, чего вы хотите?
— Вашего совета, мэм, в серьезном деле, однако… — Я задаюсь вопросом, как попросить, чтобы ее смазливые молодые люди удалились.
К моему удивлению, леди Ренбурн предвосхищает мою просьбу.
— Они, может, и самые пустые существа на свете, но осторожны и преданны, — говорит она. — И если я велю им хранить тайну, они слова не пикнут. Выпроводи я их из комнаты, у вас было бы больше неприятностей, они подслушали бы под дверями, это дало бы им карт-бланш сплетничать по всему Лондону.
Мне это кажется странным, но у меня нет другого выбора, кроме как доверять суждениям леди Ренбурн, и в присутствии молодых людей я снова пересказываю историю Энн.
— Так у этой кисейной барышни были коготки? — комментирует тетя Ренбурн. — Я так и думала. Уж слишком она хорошая, чтоб это было правдой, и этот болван Бирсфорд закрывает глаза на ее ошибки.
— Она мой друг!
— Сядьте, девочка. Выпейте еще кларета. Безусловно, это может повлечь большие неприятности. Но что, если тот молодой человек действительно любит ее, а она — его?
Я качаю головой:
— Для всех остальных, кто ее любит, она будет потеряна, а он может оказаться лжецом. Он уже поступил так однажды.
— Думаю, вы слишком хороши для нее. И совершенно верно поступили, что не сказали Шаду, поскольку это только усилит неприязнь между ним и Бирсфордом, а я предпочитаю видеть их друзьями. Кроме того, так мы куда больше развлечемся. Не стройте гримасу. Я должна подумать. — Она лениво перебирает шерсть лежащей у нее на коленях кошки и давит ногтями блоху. На меня от одного этого чесотка нападает. Молодые люди принимают новые живописные позы.
Леди Ренбурн говорит, как прорицательница-сивилла:
— Полагаю, у леди Энн есть горничная? У вас тоже? И они кузины? Тогда все просто. Велите своей горничной разузнать место встречи, мы перехватим беглецов и…
— Мы?
— Это меня очень развлечет, да и мальчики мало упражняются. На свежем воздухе, я имею в виду.
Я открываю рот, чтобы возразить. Мой план состоял в том, чтобы оказать давление на Энн, убедить ее отказаться от встречи с бывшим возлюбленным. Пока я не преуспела, и кому-то, вероятно, придется вмешаться в последний момент.
Но от мысли, что леди Ренбурн и компания щеголей заставят Энн увидеть безумие ее действий, я фыркаю от смеха, хотя Шад говорил, что его пожилая родственница обычно заставляет молодых женщин плакать. Возможно, она способна напугать Энн и вселить в нее крупицу здравого смысла.
— Полагаю, вы не знаете имя молодого шалопая? Это ничего не меняет, но я не слышала ничего скандального о леди Бирсфорд, — смеется леди Ренбурн. — Оглянуться не успеете, как мы снова запрем вашу Энн в клетку брака.
— А как же ребенок?
— Помилуйте, девочка, она скоро забеременеет от Бирсфорда, и этого будет достаточно, чтобы занять ее.
