она именно так и представляла себе и эти обнаженные, лишенные растительности холмы, окаймлявшие долину, и стоящие на их вершинах ветряные мельницы, вертящиеся даже в тихую погоду под веянием морского бриза.
Узнала она и первую попавшуюся ей на дороге деревушку с красными черепичными крышами: то было селение Сен-Пипуа, где находились ткацкие и канатные фабрики, зависевшие от Марокурских заводов. Вдали сквозь зелень тополей виднелись черепичные крыши сельских церквей и высокие, красные трубы фабрик, над которыми по случаю воскресного дня не вились клубы дыма.
Когда Перрина проходила мимо церкви, там только что кончилась обедня. Прислушиваясь к разговорам выходивших из церкви прихожан, Перрина узнала медленный, певучий пикардийский говор, подражанием которому в детстве так часто забавлял ее отец.
Между Сен-Пипуа и Марокуром дорога, окаймленная ивами, извивается среди торфяных ям, пробираясь по менее зыбкой почве. Люди, идущие по ней, видят дальнейший путь только на несколько шагов вперед. Поэтому Перрина едва не налетела на молодую девушку, медленно шагавшую с тяжелой корзиной, которая висела у нее на руке.
Перрина настолько уже приободрилась, что даже осмелилась сама заговорить с девушкой.
— Эта дорога ведет в Марокур, не правда ли?
— Да, все прямо.
— О, все прямо, — смеясь, повторила Перрина, — только сама дорога не слишком-то прямая.
— Я иду в Марокур, и если вы боитесь заблудиться, то пойдемте вместе.
— С удовольствием, если вы позволите мне помочь вам нести корзину.
— От этого я не откажусь: она и в самом деле тяжелая. — И девушка поставила корзину на землю и с облегчением вздохнула.
— Вы из Марокура? — спросила она Перрину.
— Нет. А вы?
— Конечно, я оттуда.
— Вы работаете на фабрике?
— Да, как и все, я работаю при cannetieres.
— Что это такое?
— Ну, разве вы не знаете, что такое les cannetieres, les epouloirs? Да откуда же вы?
— Из Парижа.
— И в Париже не знают про cannetieres? Чудеса! Ну, так я объясню: это машины, на которых делают нитки для челноков.
— А сколько там платят?
— Десять су в день.
— А работа трудная?
— Не особенно; надо только внимательно смотреть и не мешкать. Вы тоже хотите наняться?
— Да, если меня возьмут.
— Наверное, возьмут, там всех берут, — иначе откуда взялись бы те семь тысяч рабочих, которые трудятся в мастерских. Вам только надо прийти завтра в шесть часов утра к решетке… Ну, довольно, впрочем, болтать: мне нельзя опаздывать.
С этими словами девушка взялась за ручку корзины с одной стороны, Перрина с другой, и они вместе пошли по дороге.
Перрина не могла не воспользоваться случаем узнать кое-что о том, что ее интересовало, но она не решалась прямо расспрашивать эту незнакомую девушку и должна была, болтая обо всем подряд, в то же время наводить разговор только на нужную ей тему.
— Вы родились в Марокуре?
— Да, как и моя мать; а мой отец был из Пиккиньи.
— Ваши родители умерли?
— Да, я живу с бабушкой, которая содержит лавку… с мадам Франсуазой!
— А, мадам Франсуаза!
— Разве вы ее знаете?
— Нет… я просто повторила «мадам Франсуаза».
— Ее, правда, все здесь знают благодаря лавке, а еще потому, что она была кормилицей господина Эдмонда Пендавуана. Если хотят выпросить что-нибудь у господина Вульфрана Пендавуана, то обращаются к ней.
— И им всегда это удается?
— Иногда да, иногда нет; господин Вульфран не всегда бывает в одинаковом настроении.
— Если ваша бабушка была кормилицей господина Эдмонда Пендавуана, то почему она не обращается прямо к нему?
— К господину Эдмонду Пендавуану?! Да он уехал отсюда еще раньше, чем я родилась, и с тех пор его никто не видел. Он поссорился с отцом из-за каких-то дел, когда его посылали в Индию за покупкой джута… Но если вы не знаете, что такое cannetiere, то вы, наверное, не знаете, и что такое джут?
— Трава какая-нибудь?
— Конопля, высокая конопля, которую собирают в Индии, ее прядут, ткут и красят на Марокурских фабриках. Благодаря этой-то конопле господин Вульфран Пендавуан и нажил все свое состояние. Ведь господин Вульфран не всегда был богат: он начал с того, что сам правил своей повозкой, в которой возил нитки и куски полотен, которые ткали наши работники. Я говорю вам это потому, что он сам не скрывает этого.
Девушка остановилась.
— Хотите, переменим руки.
— Хорошо, мадемуазель… Как вас зовут?
— Розали. А вас как?
Перрина не хотела открывать свое настоящее имя и назвала первое пришедшее на ум.
— Орели.
Когда, после краткого отдыха, они зашагали дальше, Перрина опять возобновила интересовавший ее разговор.
— Вы сказали, что господин Эдмонд Пендавуан уехал после ссоры с отцом?
— Да, а когда он вернулся, то они еще сильнее разругались, потому что господин Эдмонд женился там на туземной девушке, а здесь господин Вульфран хотел женить его на барышне из самой знатной семьи во всей Пикардии. Он для того-то и построил свой замок, стоивший многие миллионы, чтобы поселить в нем сына и невестку. Господин Эдмонд опять уехал и с тех пор не возвращался, так что даже неизвестно, жив ли он или умер; никто ничего точно не знает, и от него нет писем уже многие годы. Сам господин Вульфран ни с кем не говорит о своем сыне, и племянники его тоже не говорят.
— У господина Вульфрана есть племянники?
— Теодор Пендавуан, сын его брата, и Казимир Бретоннё, сын сестры, которого он взял к Себе в помощники. Если Эдмонд не вернется, то все богатство и все фабрики господина Вульфрана перейдут к ним.
— Разумеется.
Так как Перрина не хотела выказывать излишнего любопытства, то прошла несколько минут молча, думая, что Розали, у которой язычок был болтлив, не замедлит возобновить разговор сама, что и случилось.
— А ваши родные тоже приедут в Марокур? — спросил она.
— У меня нет родных.
