целые часы, сидя на большом кресле около окна, хотя и не может любоваться открывающимся видом.
— Что же ты мне почитаешь? — спросил господин Вульфран. — Нравятся тебе описания путешествий?
— Да, сударь.
— И мне тоже: они занимают ум, заставляя его работать. Пойдем в библиотеку.
Библиотека примыкала к кабинету, и, чтобы попасть в нее, нужно было только отворить дверь.
— Ты знаешь журнал
— Нет, сударь.
— Хорошо, алфавитный указатель поможет нам.
Он подвел Перрину к шкапу, где лежал этот список, и велел ей поискать его, на что потребовалось некоторое время; наконец указатель был найден.
— Что мне искать? — спросила девочка.
— На «И», слово «Индия».
Перрина поняла, что старик хочет послушать описание тех стран, где жил его сын и в которых он пытался его искать.
— Нашла, сударь.
— Прочти, что там написано?
— «Индия раджей, путешествие по государствам Центральной Индии и по Бенгальскому президентству, 1871 г. (2) 209 до 288».
— Это значит, что во втором томе 1871 г., на странице 209, мы найдем начало этого путешествия. Возьми этот том, и вернемся в кабинет.
Но когда Перрина достала нужный том с одной из нижних полок, она неподвижно замерла перед портретом, висевшим над камином.
— Что с тобой? — спросил господин Вульфран.
Перрина ответила взволнованным голосом:
— Я смотрю на портрет, который висит над камином.
— Это портрет моего сына, когда ему было двадцать лет; но ты, должно быть, плохо его видишь; подожди, я сейчас освещу его.
Он нажал пуговку, и несколько маленьких лампочек, помещенных над рамой и перед портретом, залили его светом.
Книга выскользнула из рук Перрины, и громкий крик вырвался из ее груди.
— Что с тобой? — тревожно спросил господин Вульфран.
Но Перрина не отвечала. Неотрывно смотрела она на белокурого молодого человека, в зеленом бархатном охотничьем костюме, в высокой фуражке с широким козырьком; он стоял, как живой, одной рукой опираясь на ружье, а другой гладя голову черной испанской собаки. Перрина дрожала как в лихорадке, и слезы градом текли по ее щекам; слышались сдавленные рыдания.
— О чем ты плачешь? — повторил господин Вульфран.
— Этот портрет… ваш сын… вы его отец… — задыхаясь от слез, дрожащим голосом проговорила девочка.
— И ты вспомнила о своем отце? — меняя тон на более ласковый, сказал старик.
— Да, сударь… да, сударь…
— Бедняжка!
Глава XXXII
Как удивлены были оба вечно опаздывающие племянника, когда на следующее утро, войдя по обыкновению в кабинет дяди для разбора корреспонденции, они увидели гам и Перрину, спокойно занимавшую свое место, точно она с вечера и не уходила оттуда.
Талуэль не нашел нужным их предупредить и даже постарался нарочно прийти в кабинет как можно раньше, чтобы посмотреть, как отнесутся они к этому сюрпризу.
А сюрприз вышел очень удачным и доставил немало удовольствия господину «мне кажется», впервые в жизни не угадавшему, что именно должно было ему казаться. Если он и был взбешен незаконным вторжением в его права этой, бог весть откуда взявшейся нищей, то немалым утешением ему послужило то, что и другие поражены этим обстоятельством не меньше его. Какие взгляды, полные гнева и удивления, бросали Казимир и Теодор на Перрину! Видимо, они не могли уяснить, ради чего заседает эта девочка в святилище, куда они проникают только для того, чтобы выслушать приказания или сделать донесения всегда суровому с ними дяде. Талуэль положительно ликовал, и веселая, насмешливая улыбка все утро не сходила с его губ.
Когда обычные утренние занятия в кабинете дяди были окончены, Талуэль вышел из кабинета вместе с племянниками. Они, по-видимому, спешили к себе в бюро, чтобы наедине посоветоваться о мерах, которые следовало принять, чтобы как можно скорее выжить нового противника в лице так неожиданно явившейся девочки.
В эту минуту на дворе показался рассыльный с телеграфа.
— А, это, вероятно, ответная депеша из Дакка! — воскликнул Талуэль.
Он взял телеграмму и быстрыми шагами направился к кабинету господина Вульфрана.
— Угодно вам, чтобы я вскрыл депешу? — спросил он.
— Разумеется.
Талуэль вскрыл пакет и объявил, что телеграмма на английском языке.
— Передайте ее Орели и уходите! — проговорил Вульфран тоном, не допускавшим возражения.
Талуэль молча повиновался. Когда дверь за ним затворилась, Перрина вслух перевела депешу:
«Сведения получил от французского негоцианта Лезерра; последние известия пять лет тому назад; по вашему желанию писал в Дэра к миссионеру отцу Маккернессу».
— Пять лет! — вздохнул старик. — Что произошло с тех пор? Как найти след по истечении пяти лет? Но что попусту тратить время на бесполезные жалобы! Надо пользоваться тем, что имеем. Пиши сейчас же депешу на французском языке к Лезерру и на английском к отцу Маккернессу.
Перрина быстро написала на французском языке депешу, прочла ее господину Вульфрану и так же скоро перевела ее на английский язык; но когда она принялась за другую, к господину Лезерру, то задумалась над первой же фразой и попросила позволения сходить за словарем в бюро Бэндита.
— Ты, значит, не особенно хорошо знаешь орфографию?
— О, совсем плохо! А мне не хотелось бы, чтобы смеялись над этой депешей, которая пойдет от вашего имени.
— Значит, ты не в состоянии написать даже телеграмму без ошибок?
— Да, я уверена, что наделаю множество ошибок, особенно в словах с двойными буквами. По- английски для меня писать гораздо легче, чем по-французски.
— Ты разве не училась в школе?
— Никогда. Отец и мать, правда, учили меня, но урывками, когда нам удавалось провести хоть несколько дней в одном месте, — тогда я занималась, но это бывало очень редко.
— Ну, это не беда; мы постараемся как-нибудь помочь этому горю, а пока сделай, как сумеешь, то, что нам нужно.
Во время обычного объезда фабрик господин Вульфран снова заговорил с Перриной.
— Писала ты своим родным?
— Нет еще, сударь.
— Почему же?
— Потому что мне больше всего хочется остаться здесь, возле вас: вы так добры ко мне и столько сделали для меня.
