Если вам случалось когда-нибудь в летний грозовой день видеть на равнине овец, на которых напал рой оводов, видеть, как они мечутся из стороны в сторону, катаются по земле, обдираются о колючки, тогда вы можете представить себе мое положение. Я думал, что, если выберусь из чащи, мне станет легче. Но дорога все так же тянулась лесом, и казалось, что ей не будет конца. Высокие деревья обступали меня со всех сторон, раскаленный воздух обдавал жаром, как из печки. Наконец, поднявшись на холм, я увидел небольшую речку, которая извивалась между деревьями. В десять минут я добежал до нее, мигом разделся и бросился в воду.
Это было чудесное, полное зелени и прохлады местечко, какие часто встречаются в Нормандии. Река, запруженная шлюзами водяной мельницы, шумевшей невдалеке, мирно протекала среди берегов, поросших высокой травой, отражавшейся в воде. Сквозь прозрачные, как кристалл, струи виднелось покрытое желтым песком дно, с разбросанными кое-где камнями, поросшими мхом. Стоявшие на крутых берегах купы ольхи и осины защищали речку от солнечных лучей, и под их густой листвой укрывалось от жары множество мошек, которые роились и жужжали. На поверхности воды среди листьев кувшинок и разных водяных растений бегали длинноногие пауки, а в чашечках лютиков, ирисов и спиреи прятались голубые мушки и стрекозы с прозрачными крылышками. Испуганные моим шумным падением в воду, дикие голуби вспорхнули на верхушки осин, но вскоре вернулись обратно и уселись на берегу; они погружали головки в воду и, воркуя, отряхивали взъерошенные перышки; а более пугливые зимородки, не смея ко мне приблизиться, летали вокруг; когда они с быстротой стрелы проносились в лучах солнца, их лазоревое оперение слепило глаза.
Я, кажется, не вылезал бы из реки несколько часов — так приятно освежала меня чудесная прохладная вода, как вдруг с того места, где я оставил свою одежду, раздался чей-то сердитый голос:
— Ах, разбойник! Опять ты здесь купаешься! Ну, теперь ты получишь свою одежду в мэрии.
Мою одежду!.. Он отнесет ее в мэрию! Значит, моя одежда окажется на одном берегу, а я на другом. Я не верил своим ушам.
Вне себя от изумления я смотрел на маленького, толстого-претолстого человека, стоявшего на краю дороги и грозившего мне кулаком. Он был в серой шерстяной куртке, а на груди у него блестела желтая, словно золотая, бляха.
Человек этот, по-видимому, не любил зря терять время и немедленно привел в исполнение свою угрозу. Он наклонился, схватил мою одежду и небрежно скатал ее в узел.
— Сударь! Сударь! — закричал я.
— Ладно, чего там, — ответил он. — Разберемся в мэрии.
Я хотел выскочить из воды, бежать за ним, умолять его, но испугался его желтой бляхи, застыдился своей наготы и не двинулся с места. Полевой сторож! Человек с саблей, который может засадить меня в тюрьму! К тому же, что я скажу, если он начнет меня расспрашивать?
Схватив мою одежду, он погрозил мне рукой.
— Объяснишь все в мэрии! — крикнул он на прощание и скрылся.
Я был так ошеломлен, что даже перестал двигать руками и ногами, и, разумеется, пошел ко дну.
Выбравшись на поверхность, я подплыл к берегу и, не помня себя от стыда, спрятался в камышах. Их гибкие длинные стебли сомкнулись над моей головой, и я почувствовал себя укрытым от взглядов и поисков.
Я сразу понял всю безвыходность моего положения. Как идти в таком виде в мэрию за одеждой? К тому же я не знал, где находится мэрия. По всей вероятности, в середине деревни. Не могу же я идти голым по дороге! Как я покажусь на деревенских улицах?
Вот когда мне представилась возможность сделаться настоящим Робинзоном! Однако в жизни найти выход из тяжелого положения куда сложнее, чем в книгах.
С тех пор как я покинул Доль, несмотря на все трудности и неприятности, встречавшиеся мне на пути, я еще ни разу не падал духом. Но теперь я считал, что погиб, уничтожен, у меня не было больше ни сил, ни воли — словом, я пришел в полное отчаяние.
Я долго плакал и даже не заметил, как замерз. Зубы у меня начали стучать от холода. В двухстах шагах я увидел освещенный солнцем высокий берег реки; трава на нем пожелтела и высохла от зноя. Там я, наверно, смогу отогреться на сухом песке. Но я был так напуган, что все еще не смел двинуться с места. В конце концов холод начал пробирать меня насквозь. Я расхрабрился, бросился в воду и переплыл на другую сторону. Берег поднимался в этом месте метра на два над водой. Снизу он был сильно размыт, а сверху в воду свисали переплетенные стебли хмеля и вьюнка. Я ухватился за них и, изрядно ободравшись, с трудом вскарабкался наверх.
Солнце живо согрело меня. Вместе с теплом ко мне вернулось желание жить, и я почувствовал страшный голод. Но где взять еду? Сторож вместе с платьем унес и мои деньги.
Между тем проходил час за часом, а я все еще ничего не придумал и не знал, что делать. Время от времени наверху, в нескольких шагах от меня, проезжали по дороге повозки. Но какой помощи можно от них ожидать? Как я выйду из своего убежища совершенно раздетым? Я бы мог, пожалуй, прикрыться листьями, камышом или соломой, но это не приходило мне в голову.
Солнце начинало склоняться к западу. Скоро наступит ночь. Но вряд ли я теперь проведу такую приятную ночь под открытым небом, как накануне. Тогда я спал, зарывшись в душистое сено, и меня согревала моя одежда. А сейчас я сижу совсем голый на узкой полоске песка! Что же делать? Я смотрел на воду, и от ее быстрого течения у меня начала кружиться голова. Мне казалось, что я уже вижу там страшные ночные чудовища.
Оставалось не больше часа до заката солнца, как вдруг я услышал на дороге шум колес нескольких повозок. Внезапно этот шум прекратился: повозки остановились как раз позади меня. С того места, где я прятался, я не мог видеть дороги, но по скрипу цепей и звяканью железа понял, что лошадей распрягают. Тут раздалось рычание, вой или рев, какого я никогда не слышал, не похожий ни на ржание лошади, ни на ослиный крик и гораздо более грозный. Птички, уже усевшиеся на ночь в кустах, разлетелись в разные стороны с жалобным писком. Большая полевая крыса бросилась к моим ногам и забилась в свою нору, возле которой я сидел.
Через несколько минут мне показалось, что наверху по лугу кто-то ходит. И я не ошибся.
— Я стибрил курицу, — сказал чей-то голос.
— Как тебе удалось?
— Подшиб ее камнем, привязав его к кончику кнута, а потом вытащил, как рыбу из воды. То-то поднялся куриный переполох!
— Ее надо сварить.
— Если увидит Кабриоль, он ее отберет, и нам достанутся одни кости.
Этот разговор не предвещал ничего хорошего. Но именно потому он и придал мне смелости, которой бы у меня не хватило, будь это честные люди.
Цепляясь обеими руками за крутой откос, я подтянулся и высунул голову из зарослей хмеля, чтобы посмотреть, что делается на лугу.
Два собеседника, которых я по осипшим голосам принял за взрослых, оказались мальчиками моего возраста. Это совсем успокоило меня, и, приняв решение, я высунулся еще больше.
— Позвольте вас спросить… — начал я.
Они обернулись и сперва не поняли, откуда раздается голос, так как не заметили моей головы, выглядывавшей из кустов. Удивленные и испуганные, они остановились, не зная, что им делать: подойти поближе или поскорее удрать.
— Здесь какая-то голова! — воскликнул один из них, увидев меня.
— Верно, утопленник, — заметил другой.
— Дурак! Какой это утопленник — ведь он говорит!
В эту минуту с большой дороги раздался грубый окрик:
— Эй вы, бездельники, скоро вы нарвете травы?
Я посмотрел в ту сторону и увидел три длинные повозки, выкрашенные в желтый и красный цвет, стоявшие в ряд одна за другой. Очевидно, это была труппа странствующих комедиантов.
— Кабриоль! Кабриоль! — закричали ребята.
— Ну что?
