— Ты клюешь носом, — сказал Бибош, видя, что глаза у меня слипаются. — Пожалуйста, не стесняйся. Мне очень жаль, что я не могу предложить тебе королевского ложа, но ты отлично выспишься и так.
Зачем мне нужно было какое-то «ложе», для того чтобы хорошо выспаться, я не посмел спросить у Бибоша. Без сомнения, это еще одно парижское словечко, которого не знают в провинции.
— Стаканчик пуншу перед сном! — предложил Бибош.
Я отказался от пунша, чем весьма удивил всю компанию, и спросил у Бибоша, где можно лечь.
— Сейчас покажу.
Бибош снова зажег свечу и, пройдя вперед, повел меня в боковую галерею каменоломни.
Там на земле лежал толстый слой соломы и сверху несколько теплых шерстяных одеял.
— Теперь спи, а завтра обо всем потолкуем! — И Бибош ушел, взяв с собой свечу.
Мне было немного жутко в этой каменоломне, глубину которой я не мог определить. В то же время мне очень хотелось знать, кто такие мои новые товарищи. Карманы, набитые всякой всячиной, окорок, серебряный рожок — все это казалось мне весьма подозрительным. Но я был так измучен, что усталость поборола мое беспокойство, и не успел я завернуться в одеяло, как мгновенно заснул. Бибош сказал: «Потолкуем завтра» — значит, завтра все и выяснится. Я хорошо поужинал, у меня был теплый ночлег, а день выдался такой тяжелый, что хотелось скорее о нем позабыть. И я заснул так крепко, что даже крики и смех мальчишек, шумевших в двух шагах от меня, нисколько меня не тревожили.
На следующее утро Бибош разбудил меня, иначе я проспал бы целые сутки.
— Возьми-ка это барахло и одевайся, — сказал он.
Я снял свои лохмотья и надел на себя одежду, которую он бросил мне на солому. Это были отличные брюки и теплая шерстяная куртка.
Откуда-то сверху падал слабый дневной свет, с трудом проникавший на эту глубину.
— Ну, старина, — сказал мне Бибош, пока я одевался, — я думал о тебе и вот что решил. Ты ведь мало смыслишь в нашем «ремесле», верно?
— Да, немного…
— Так я и думал, это сразу видно. Если ты начнешь работать с нами без подготовки, ты мигом засыпешься. Чтобы этого не случилось, я пристрою тебя к одному ловкому парню, и ты станешь его «крысенком».
Хотя мне было очень стыдно признаваться, что я не понимаю парижских словечек, я все-таки решил спросить Бибоша, что значит «крысенок». Раз я буду работать «крысенком», надо же мне знать, что это такое!
— Ты готов? — спросил меня Бибош, видя, что я уставился на него.
— Да.
— Прекрасно! Давай сначала позавтракаем, а потом я тебя отведу к моему приятелю.
Я пошел за ним. Жаровня уже потухла, и от вчерашнего пиршества не осталось и следа. Мы находились теперь ближе к выходу, и здесь было немного светлее; из мрака выступали каменные подпоры свода и разбросанные там и сям груды камней. Из выемки в стене Бибош достал бутылку вина, краюху хлеба и остатки окорока.
— Пожуем немного, а по-настоящему завтракать будем у твоего нового хозяина.
Тогда я набрался храбрости и спросил:
— Не смейся надо мной, Бибош, ты ведь знаешь — я не парижанин, а потому объясни мне, пожалуйста, что такое «крысенок».
Мой вопрос показался ему до того смешным, что он поперхнулся от смеха.
— Ну и дурачье живет в ваших краях! — проговорил он. — Так вот, «крысенок» — это шкет, или, другими словами, мальчик наших лет, легкий и проворный. Ты, наверно, не знаешь и того, как торговцы запирают свои лавки, когда уходят обедать?
Не понимая, какая связь может быть между тем и другим, я ответил, что действительно не знаю, как торговцы запирают свои лавки.
— Они закрывают вход низенькой перегородкой, — продолжал Бибош, передавая мне бутылку, которую он уже успел наполовину опорожнить. — К этой перегородке приделана пружина, которая соединена со звонком. Если кто-нибудь захочет войти в лавку и толкнет перегородку, звонок начинает звонить, и торговец, обедающий в задней комнате или на кухне, выходит посмотреть, кто пришел. Теперь ты понимаешь, для чего нужен «крысенок»?
— Нет, не понимаю. Может быть, он должен заменять звонок?
Бибош так расхохотался, что на этот раз от смеха чуть не задохнулся. Перестав кашлять, он первым делом дал мне подзатыльник.
— Если ты вздумаешь еще раз сказать такую глупость, предупреди меня заранее, иначе я подохну от смеха. «Крысенок» не заменяет звонка; напротив, он не дает звонку зазвонить. Для этого «крысенка» переносят через перегородку, а затем он ползком добирается до кассы, тащит выручку и передает товарищу. Тот сторожит снаружи, берет «крысенка» на руки и вытаскивает обратно поверх перегородки. Вот и все! Торговец даже не подозревает, что его обчистили… Ну как, подходит это тебе?
Я остолбенел.
— Но ведь это же воровство!
— Конечно. Так что же?
— Значит, ты вор?
— Да, вор. А ты кто? Дурак!
Я молчал. Я думал о том, что видел вчера вечером, и понял, что Бибош прав, называя меня дураком. Однако надо было на что-то решиться.
— Послушай, — сказал я ему, — если ты рассчитываешь на меня в этом деле, то ты ошибаешься.
На этот раз он не расхохотался, а страшно разозлился. Я обманул его ожидания. А теперь, если он меня отпустит, я могу на него донести.
— Ну нет, — закричал он. — Я тебе не позволю нас выдать! Теперь ты не уйдешь!
— Я сейчас же уйду.
Не успел я произнести эти слова, как он бросился на меня. Он был гибче и увертливее, чем я, зато я оказался сильнее. Мы боролись недолго. Сперва, когда Бибош неожиданно прыгнул мне на шею, он меня повалил, но я быстро взял верх, и он очутился подо мной.
— Ну что, отпустишь теперь?
— А ты не выдашь меня?
— Нет.
— Поклянись.
— Клянусь, — сказал я и встал на ноги.
— Ты дурак, — крикнул он в бешенстве. — Круглый дурак! Посмотри, как ты проживаешь с твоей честностью! Не встреть ты меня случайно вчера, ты бы сегодня уже сдох от голода и холода! Ты жив только потому, что наелся краденой ветчины и напился краденого вина. Если у тебя не мерзнут ноги, то потому, что я тебе дал краденые ботинки. И если ты не замерзнешь, то только потому, что на тебе будет краденое платье.
Чудесный теплый костюм! Я чувствовал себя в нем так хорошо и уютно, точно он всю жизнь был моим.
— Дай мне свечку, — сказал я Бибошу.
— Зачем?
— Я хочу взять свою старую одежду.
— Разве я тебя попрекаю за одежду? Я тебе ее дарю.
— Спасибо, но я не возьму.
Пожав плечами, Бибош пошел за мной в галерею, где я провел ночь.
Я снял с себя костюм, который он мне дал, и надел свои еще не просохшие лохмотья. Натягивать их на себя было очень противно. Когда я начал обувать свои старые башмаки, оказалось, что один из них совсем развалился. Бибош молча смотрел на меня. Мне стало стыдно своей нищеты, и я невольно отвернулся.
