только деньги зарабатывать?
— Это могут себе позволить только те, у кого денег достаточно. Мы с тобой не можем.
Ваня помолчал и спросил, заглядывая в лицо отцу:
— Значит, даже когда я вырасту, то жить у бабушки не смогу?
— Приезжать время от времени сможешь, а постоянно жить — вряд ли.
— А ведь мне хотелось бы…
До этого момента в глубине души Ваня надеялся, что когда он повзрослеет, то сможет всё устроить как-нибудь так, чтобы каждый день видеть бабушку, Фому, Урта, ходить по лесам и полям, купаться в реке, распевать песни, и вот сейчас эту надежду у него резко и безжалостно отобрали, ничего не дав взамен, кроме обещания бесконечной скуки и трудностей.
Ваня смахнул с кончика носа дождевую каплю и прошептал:
— Я не понимаю, что это за жизнь такая. Ведь наш дом там, у бабушки. Что же мы тогда здесь делаем? Неправильно мы как-то живём. Не настоящей жизнью. Если б можно было, взял бы я маменьку и папеньку за руки и пешком отвёл бы к бабушке. И чтоб не возвращаться оттуда никогда в этот город.
— О чём ты там шепчешь? — спросил папенька, наклоняясь к нему.
— Я? Ничего… Молюсь…
— За кого? — спросил отец улыбаясь и удивлённо приподняв бровь.
— За нас, за всех.
— Ну что ж, молись. Детские молитвы доходчивы.
В ноябре выпал снег. Спрятал под собой осеннюю грязь. На улицах посветлело. Понеслись по дорогам резвые санки.
— Ах, пади! — слышалось весь день напролёт.
Ваня через форточку насыпал на заснеженный подоконник пшена, к которому тут же слетелись весёлые синицы с блестящими глазками. Толстый голубь разогнал синиц, и принялся с гордым видом клевать пшено в одиночестве.
— А ну, пошёл вон! — закричал на него Ваня и постучал ладонью о стекло.
Тот недовольно посмотрел на него, переступил красными лапами и улетел, тяжело взмахивая крыльями. Догадливые синицы не заставили себя долго просить и тут же вернулись обратно на подоконник.
В декабре на рождество Ванина семья ходила в церковь. Все молились. Молился и Ваня.
— Господи, не оставь нас в заботе твоей и пусть скорее придёт лето, — повторял он про себя в перерывах между молитвами.
Потом к Ваниным родителям ним пришли гости и до середины ночи просидели дома за праздничным столом. Папенька густым тенором пел под гитару романсы и все ему аплодировали.
— Браво, браво, — повторял Иоган Карлович — дальний папенькин родственник, маленький бесцветный человечек, похожий на какое-то увядшее неприхотливое растение, вроде пустырника. — А теперь «На заре ты её не буди», — просительно поднимал он тоненькие, как стебельки ручки.
Папенька послушно пел.
— Брависсимо, — снова восклицал Иоган Карлович, — Ещё будьте любезны. «Не судьба мне до лета дожить».
— К сожалению, я не знаю такого романса, — улыбаясь извинялся отец.
— Ну, как же! «Не судьба мне до лета дожить, так мне зимняя вьюга напела, так сказал мне осенний листок, так читал я по волчьему следу…» Неужели не знаете?
— Нет, извините. Невозможно знать все песни на свете.
— Ну что ж, ну что ж, не беда, — Иоган Карлович покорно кивнул и тут же потерял интерес к происходящему.
Ваня, которого никак не могли отправить спать, посмотрел на гостя с неприязнью:
— Наверное, гадость какая-нибудь. В хорошей песне таких слов быть не может, — подумал про себя мальчик.
На рождество Ване подарили настоящий медный компас и мальчик весь вечер сжимал его в кармане, поминутно вынимая и замирая в ожидании, когда стрелка остановится и покажет, где находится север. Потом он осторожно поворачивал прибор вокруг своей оси, чтобы буква Ю оказался на юге, С на севере, З на западе, а В на востоке. Застыв над дрожащей стрелкой, Ваня восхищённо смотрел на установившийся порядок, где всё расставлено по местам и ему казалось, что всё отныне будет просто и ясно и он никогда теперь не заблудится в этом мире. Когда мальчик ложился спать, он положил компас под подушку и, просыпаясь среди ночи ощупывал его прохладный гладкий корпус, после чего, успокоенный засыпал снова.
В школе дела у Вани шли ни шатко, ни валко, но всё же немного лучше, чем в прошлом году. Даже дела с математикой понемногу пошли в гору. Видимо сказались летние занятия с Марьей Петровной.
— Ну вот, уже совсем другое дело, — говорил папенька, просматривая его дневник. — Так, глядишь, и в отличники выбьемся? А, Иван Арсеньевич?
Выбиваться в отличники Ване отчего-то совсем не хотелось, но, чтобы не обидеть отца он неопределённо кивал головой, мол, «посмотрим, почему бы и нет?» и смущённо улыбался.
Настала весна. В синем небе засияло слепящее солнце. Звуки капели всю ночь напролёт не давали мальчику уснуть, словно звонкие голоса падающих капель говорили ему, что лето придёт совсем скоро, что солнце старается изо всех своих солнечных сил и греет нашу суровую землю, чтобы растопить лебяжьи шубы снегов. Иногда звуки капели сливались в какую-нибудь мелодию и весь следующий день Ваня тихонько напевал её про себя.
В апреле, сразу после Пасхи, Марья Петровна вышла замуж за молодого инженера. На свадьбе Ваня нёс за невестой фату и поминутно замирал от восторга, чувствуя, как солнце припекает его макушку. Смех Марьи Петровны сливался со звоном последней капели.
— Скоро лето! Скоро, скоро! — пели птицы на голых ветках деревьев. — Скоро, скоро! — стучали копыта лошадей свадебного кортежа.
Солнце отражалось в цилиндрах и драгоценностях гостей, а Ваня смотрел на всех сияющими глазами и думал, что никто не знает о том, что пройдёт чуть больше месяца и один мальчик со светлой головой и беспокойным сердечком снова увидит свою похожую на медведицу бабушку, косматого домового Фому, бревенчатые стены дома, услышит песни вечерних соловьёв в оврагах, страшные и непонятные шорохи, шелест дождинок, падающих в траву… Что ещё чуть-чуть и его ослепят далёкие ночные молнии над мокнущим садом, оглушит гром, омоют тёплые, как материнские руки, летние дожди…
Вечерами Ваня подолгу сидел над большим подробным атласом в кожаном переплёте, который дал ему папенька, показав, где находится Москва, и где бабушкин дом. То есть, бабушкин дом там конечно же обозначен не был, папенька просто поставил карандашом точку на карте и сказал:
— Вот, примерно здесь. Видишь, вот течёт Ягодная Ряса. Бабушка живёт на правом берегу, на самом краю леса, — потом он заметил лежащий рядом с атласом компас и спросил: — В какую сторону от Москвы лежит бабушкин дом?
Ваня осторожно повертел прибор.
— На юго-западе.
Папенька подхватил мальчика на руки, закружил вокруг себя.
— Молодец, соображаешь!
Ваня вскинул руки, достал потолок и закричал:
— Соображаю! Ура!
Папенька играючи перекинул сына подмышку, словно тот был прогулочной тросточкой или лёгкой куклой из папье-маше и спросил:
— Пойдёшь, географ, со мной чай пить?
— А маменька мне зефира даст? — заговорщицки шепнул мальчик.
— Мы попросим.
— Тогда пойду, — согласился Ваня и папенька понёс его пить чай.
Наступил май. Ваня каждый день, едва закончив возиться с уроками, убегал гулять во двор и до самой темноты не мог надышаться вечерней прохладой, налюбоваться высоким, с чуть заметной сыринкой
