называть ее на «ты». – Он вчера спорил с вами на лекции! О нирване!
Мужчина внезапно закрыл лицо ладонями и некоторое время сидел, раскачиваясь взад-вперед. Когда он опустил руки, то неожиданно показался Майе старым. Она явственно различила в его глазах застывший страх.
– Александр, твой жених, – севшим, серым голосом заговорил он, – вряд ли придет. Вы с ним расстались десять лет назад. Примерно тогда же я в последний раз читал на его курсе лекцию. Неужели не помнишь? Ты ждала его возле дверей аудитории, потом зашла, мы взглянули друг на друга… И на другой же день ты отменила свадьбу, которая должна была состояться через месяц. – Он прерывисто втянул в себя воздух. – А в конце лета мы поженились. Твой отец уже пять лет живет в Америке, с новой семьей, а мать умерла через год после нашей свадьбы от пневмонии. Ты… не помнишь ничего?
Девушка вытянула руки, будто пытаясь оттолкнуть летевшие в нее слова, и тут же уронила их на одеяло. Мужчина тоскливо поднял глаза:
– Мне говорили, что такое бывает в первые минуты после пробуждения… Но ты ведь проснулась в два часа ночи! И ты уже так хорошо говоришь, Маша!
– Как? – беззвучно переспросила она, и он повторил, уже с нажимом:
– Маша, это твое имя, тебя зовут Мария! И ты моя жена, мы десять лет вместе, а последний год ты провела в коме! Неужели ты ничего, совсем ничего… Ну, а меня хоть помнишь?!
– Вас? – Ее накрыло ледяной волной и тут же бросило в жар. Майя чувствовала, как на затылке сокращается кожа, шевелятся волосы. – Я видела вас вчера в институте, наяву, а потом в супермаркете… Во сне, после аварии!
– Ну вот, ты помнишь аварию! – Он схватил ее слабую исхудавшую руку и несколько раз горячо, отчаянно пожал. – Проклятую аварию, после которой тебя сюда привезли! Что ты помнишь?
– Я ехала в «Опеле», – пробормотала Майя. – Потом стала перестраиваться, а сзади шла фура, и кроме нее, зеркало ничего не фокусировало…
– Нет! – прервал он. – Ты ехала на маршрутке за город, в гости, а черный «Опель» неожиданно вас подрезал. Машины столкнулись на скорости… Все пассажиры маршрутки отделались несерьезными травмами, ты одна была ранена тяжело. Разбила головой стекло, а ноги тебе зажало покореженной дверью. Ее целый час отрезали по кускам, чтобы тебя достать. Думали, что достают труп…
Его напряженное лицо мелко задрожало.
– А… кто тогда ехал в «Опеле»?
– Мужчина. Он как раз пострадал меньше всех.
– Я вам не верю. – У нее прыгали губы, вновь ставшие непослушными. – Вы меня путаете. В коме находится ваша жена или подруга, не знаю кто! Она была с вами в моем сне, вы пытались ей помочь, но не могли! А мне вы показали путь из того страшного места! Вы-то сами почему не помните этого?! Вы сказали, что медитируете, пытаясь достучаться до нее, и каждый раз у вас ничего не получается!
Дико озираясь, рассматривая собственные руки, которые казались ей незнакомыми, слишком худыми, длинными, бескровными, она воскликнула:
– Вы все врете!
Он встал и, сняв маленькое зеркало, висевшее над умывальником в углу, протянул его Майе. Девушка отшатнулась, но тут же подалась вперед, выхватила зеркало и жадно заглянула в него.
В первый момент она ничего не увидела, так сильно было волнение. Но когда зыбкое отражение прояснилось, Майя различила в зеркале женщину, которую встретила в своем сне, сперва на стоянке, потом в супермаркете – худую брюнетку, с измученным бледным лицом. Но во сне у женщины были длинные волосы, а у отражения они оказались коротко, небрежно острижены. Отсутствующий, безжизненный взгляд стал лихорадочным, горящим. Женщина смотрела на Майю с ужасом и изумлением, и ее нижняя губа часто-часто дрожала.
Майя уронила зеркало на одеяло и накрыла его ладонями, пытаясь запечатать там отражение. Попыталась вспомнить собственное лицо, но не смогла. Теперь она видела вместо него лицо темноволосой женщины.
– Я вселилась в ее тело! – убито прошептала она, не зная, как еще трактовать увиденное.
– Нет-нет! – Мужчина снова поймал ее руку. – Теперь я все понял! Ты снилась сама себе, ты увидела во сне себя! Себя, но десять лет назад, двадцатидвухлетнюю девушку, которая когда-то пришла в институт, чтобы встретить жениха после лекции! Это и была ты! Тебе приснился день нашей первой встречи, а когда ты наконец очнулась, тебе померещилось, что я еще не был твоим мужем и мы не прожили вместе десять лет!
– А супермаркет?
Она не отняла руки, хотя в первый миг хотела это сделать. По ее ладони разливалось живое тепло, знакомое больше, чем голос сидевшего рядом человека, его лицо и то, о чем он говорил. Ноющая пустота внутри содрогалась, давая трещины. Там, за тонкой серой пеленой, дрожащей от напряжения, толпились тысячи воспоминаний, готовых хлынуть в первую же брешь. Так гости собираются за дверью, чтобы войти разом и ошеломить растерявшегося хозяина. До нее уже доносился смутный гул собственных мыслей, долгое время томившихся под гнетом безмолвия.
– Ты помнишь супермаркет?
– Я помню только тебя, Маша, – мужчина продолжал гладить ее пальцы.
– Майя, – настойчиво повторила она. – Меня зовут… Меня во сне звали Майя.
Он покачал головой:
– Майя – это то, что с тобой было. Призрак, иллюзия.
И женщина вспомнила свое настоящее имя прежде, чем он наклонился и осторожно ее поцеловал.
Самое страшное
Мы собирались вместе каждый год, в начале июня – этой традиции было уже восемь лет. Именно столько прошло с тех пор, как мы, выпускники Литературного института, получили из рук ректора свои дипломы и устроили по этому поводу веселую попойку на Патриарших прудах, неподалеку от alma mater. Этот импровизированный праздник кончился тем, что некоторых сокурсников наутро пришлось вызволять из милиции, куда они попали по причине полной невменяемости и отказа предъявлять документы. Собираться через год никто, в общем, не договаривался, это случилось как-то само. Один приятель позвонил другому, другой третьему, третий предложил выехать всем бывшим курсом за город на дачу, и в конце концов обнаружилось, что встретиться хотели абсолютно все. С тех пор так и пошло – менялось лишь место действия и количество участников. Один год пировали у кого-то на квартире и являлось человек десять, другой – половина курса отправлялась на пикник в лес, а бывало так, что приезжали почти все, и в таком случае вечеринка обычно устраивалась на даче. Мы вспоминали студенческие приключения, делились успехами и неудачами, сплетничали, запоздало признавались в любви, ссорились и спорили, выпивали бесчисленное количество пива и поедали неизбежный шашлык. Было одно неписаное правило, которое никто из нас не нарушал. На эти сборища все являлись без жен и мужей, без женихов, невест и «просто друзей», отчего те, конечно, были в претензии. Но, пожалуй, только за счет этого нам и удавалось раз в год снова вдохнуть воздух студенческого братства – бесшабашного, ничем не обремененного, презирающего всяческие условности и цепи.
В этом году снова предполагалось собраться на даче.
– У Кости Терлецкого, – сообщили мне по телефону, и я не сразу понял, о ком идет речь. А вспомнив его, удивился, что именно он выступает приглашающей стороной.
Строго говоря, он вообще был не с нашего курса. Появился Костя за год до диплома, прежде учился курсом выше, но брал академический отпуск и отстал. Этот молчаливый, незаметный парень всегда держался чуть в стороне от шумных компаний. Он был симпатичным, но с девушками не флиртовал, и они его как-то не замечали. На экзаменах отвечал ровно, но не блестяще, и ему ставили твердые четверки. Мне он запомнился тем, что перед госэкзаменом по философии вынул из-за пазухи и предложил желающим забрать у него шикарные, развернутые шпаргалки, по всем билетам, до единого. Их живо расхватали, а я поинтересовался, почему он так поступил.
– Ты что, в себе уверен?
– Наоборот, – сразил он меня. – Просто я никогда не решусь их достать.
– Профессора боишься?
