– Запиши прощальный ужин. Когда ты будешь уезжать, я дам тебе ужин, если проиграю. А если выиграю – ты меня угостишь.
– Здорово! – обрадовался Нино. – Посидим по-мужски, вспомним старое!
– Это точно, по-мужски, – невесело усмехнулся комиссар. – Женщины все портят.
Он положил трубку и посмотрел в окно. Погода была чудесная, и комиссар решил пойти прогуляться с Фульвией и малышом.
«Парню следует больше бывать на воздухе. Он слишком бледен. Как все венецианские дети, впрочем…»
Так они и сделали. Сперва погуляли, потом посидели в кафе, глядя на красные цветы в кадках, расставленных вдоль набережной канала. Малыш все тянулся поиграть с ними, Фульвия смеялась, хватая его ручонки и притягивая к себе, а сам Арицци сидел с таким спокойным и уверенным видом, словно для него никогда не существовало неприятностей и проблем.
Домой они вернулись, когда малыш начал клевать носом. Фульвия уложила его и пришла в спальню. Арицци ждал, лежа в постели, укрывшись до подбородка шелковым одеялом. Фульвия разделась, неторопливо складывая вещи на стуле, поглядывая на себя в зеркало и откалывая одну шпильку за другой от своих роскошных рыжих волос.
Арицци терпеливо наблюдал за этим знакомым представлением. Ей всегда доставляло удовольствие помедлить, прежде чем лечь с ним. И он приказал себе не интересоваться больше, так ли она медлила, прежде чем лечь с кем-нибудь другим. Думать об этом было невыносимо.
Она скользнула к нему под одеяло и прижалась всем телом. Он снова обратил внимание на то, как она пополнела, и сказал ей об этом. Она засмеялась, ничуть не огорчившись, целуя ему шею и висок, и зашептала что-то на ухо. Выслушав, Арицци, не поворачивая головы, спросил:
– И давно?
– Месяца два.
– Этого не может быть! – Арицци схватил ее за плечи и сильно потряс. – Я не трогал тебя! А если и трогал, то предохранялся! Это не мой ребенок!
– Глупый, – нежно сказала Фульвия. Ее глаза смотрели ласково и ясно. – Ребенок твой. Я могу поклясться жизнью сына. Он твой, только твой. У нас было один раз без предохранения. Ты просто забыл. А женщины такого не забывают.
Он задохнулся от ненависти. Задохнулся и решил встать и отойти от нее подальше.
«Иначе я сделаю глупость и убью эту шлюху».
– Клянусь тебе, – снова начала она, видя, что ее доводы не оказывают на него должного воздействия. – Он твой. Клянусь жизнью сына!
– Не клянись жизнью невинного ребенка, шлюха! – вскричал Арицци. Теперь он стоял у окна и дрожащими пальцами доставал из кармана пиджака сигареты. – Не смей клясться его жизнью, иначе ты его больше не увидишь. Убирайся отсюда! Все эти дни я гадал, почему ты стала такая шелковая, и вот – пожалуйста! Это ублюдок Нино, и ты должна лежать в его постели, а не в моей. Ты все перепутала. Заведи себе записную книжку и больше так не ошибайся. Спи с отцами своих детей, наставляй им рога, рожай им ублюдков! Но меня из этого списка вычеркни!
Негодяй! – Она все еще лежала в постели. На ее смуглой щеке проступило бледное пятно, как всегда в минуты волнения. – Негодяй! Ты никогда не будешь счастлив! Ты недостоин того, чтобы иметь семью! Ты меня больше не увидишь!
– Убирайся!
Он отвернулся к окну и стал слушать, как она вылезает из постели, открывает шкаф, вытаскивает из- под кровати свой чемодан… Все, как было тысячу раз. Но этот – последний. Он не выдержал, схватил в охапку свою одежду, вошел в комнату малыша, оделся там, поцеловал его, сонного, и ушел в ночное кафе. Оттуда он отправился прямо на службу.
Погода снова испортилась. Можно было подумать, что опять вернулся февраль. Арицци так и думал, маясь над чашкой кофе и запутанным отчетом, в котором какой-то идиот сделал бессмысленные карандашные пометки. Время от времени Арицци тушил одну из своих бесчисленных сигарет и пытался позвонить домой. Никто не брал трубку.
«Уехала к матери, – думал он, слушая гудки. – Или ушла к Нино. Будь они все прокляты!»
Нино позвонил ему после полудня.
– Комиссар! – взахлеб заговорил он, едва Арицци сорвал трубку и прижал ее к уху. – Комиссар, ты выиграл!
– Что?! – заорал Арицци.
Я говорю, что это было самоубийство! Одна старуха видела, как он прыгнул в канал. Правда, она почти слепа и всему району известна как сумасшедшая, но это все-таки показание, первое во всем деле, и Андзотто немного поутих! В сущности, он просто дотошный парень… Так что если я соберусь уехать отсюда, то приглашаю в кафе! Правда, пока я уезжать не собираюсь…
В голосе Нино что-то переменилось, и Арицци, прекрасно уловив это, крикнул, чуть не плача от бессилия:
– Идите вы все к черту!
И, не дожидаясь оправданий Нино, бросил трубку.
ГЛАВА 18
Солнечный луч медленно крался к Даше по паркету. Спустя минуту он захватил ее туфли, заиграл на подоле блестящего голубого платья, взобрался по руке и осветил лицо. Она заморгала, вздохнула и подняла голову. Встала, опираясь о стену, качнулась на каблуках, обернулась, бросила взгляд на окно.
