приехали сюда с намерением все охаять. Это противно!
– Люда! – Мать приложила ладони к пылающим щекам. – Что с тобой?! Ирма, не слушай ее, я не понимаю, она никогда такой не была… Дима, повлияй на нее!
– Татьяна Сергеевна, я еще здесь и в полном сознании, – напомнила Люда. – Не надо говорить обо мне в третьем лице.
– Что с ней сегодня! – простонала мать. Но тут опомнилась Ирма. Она развернула плечи, будто готовясь к бою, достала из кармана куртки ключи от машины и решительно заявила, что уезжает немедленно, и если Таня хочет – может ехать с ней.
– Но конечно, если тебе тут нравится…
– Иди, я догоню. – Мать торопливо выпроводила подругу и, прикрыв за нею дверь, обернулась к сыну. Люду она старалась не замечать. – Что ты со мной сделал! Я же от стыда сгорела!
– А что я с тобой сделал? – буркнул он. – Я вообще молчал.
– Вот именно! Молчал!
– Пока я оскорбляла вашу подругу, это вы хотели сказать? – вмешалась Люда. Ее щеки слегка порозовели – она впервые вступила в настоящий конфликт с «будущей свекровью». – А почему вы молчали, когда она оскорбляла нас? И вас тоже, кстати.
– Ирма никого не оскорбляла!
– Она прямо назвала вас дурой!
– О господи, ты как с цепи сорвалась! Раньше ты такой не была!
– Я всегда была такой! – парировала Люда. – Просто вы меня никогда не злили!
– Я… Я тебя злю?!
Мать еще раз оглянулась на сына. Тот слегка развел руками, показывая, что ничем помочь не может. Он и сам не знал, играет сейчас Люда или выказывает свои истинные чувства. Зато что значит для нее этот дом – он знал отлично. И знал также, как ей важно, чтобы здесь не бывали посторонние. «Я вижу, чего она добивается от мамы, и должен молчать. Она хочет, чтобы мама сказала что-то вроде «ноги моей здесь не будет». Если бы я знал, что все будет так ужасно! И ведь сумела раздуть ссору из мелочей…»
– Если я тебя злю, – не дождавшись поддержки, проговорила женщина, – нам лучше видеться пореже.
Люда не ответила – ни словом, ни жестом. Она опять созерцала паутину в углу. Пустую паутину – в этом заброшенном доме, казалось, вымерла даже такая мелкая жизнь.
– Извини, что навязалась, – теперь женщина обращалась к сыну. – Больше я сюда не приеду. В самом деле – зачем тебе мои советы? Ты же умнее, опытнее. И советчица у тебя уже есть!
Она кивнула на Люду. Дима поморщился:
– Ну перестань, мам! Ведь все вышло из-за Ирмы! К ней надо привыкнуть, а Людка…
– Нет-нет! – Мать сделала отстраняющий жест. – Я больше ничего не слышу. Я все поняла. Спасибо за теплый прием, буду помнить.
Он не мог поверить, что мать уйдет именно на такой фразе, но так она и поступила. Ушла, не обернувшись, не спросив сына, надолго ли он здесь задержится, не попрощавшись… Это мама-то – всегда мягкая, ведомая, бесконфликтная! Было ясно – она обиделась всерьез. В этом же убедилась и Ирма, уже сидевшая за рулем своей «Тойоты» с таким видом, словно ее смертельно оскорбил весь мир и она уже придумала, как с ним рассчитаться. Татьяна, хлопнув дверцей, уселась рядом и спрятала пылающее лицо в ладони.
– Ужас, – проговорила она, когда машина тронулась с места. – А я-то относилась к ней как к родной! Представляешь, только вчера купила ей белье, хотела взять с собой, подарить… Хорошо, что забыла! – с обидой воскликнула обычно миролюбивая женщина.
– Ты уже и белье ей покупала? – удивилась Ирма, иронически косясь на подругу. – Золотая была бы из тебя свекровь! Дорогое?
– Среднее, но очень милое, – вздохнула Татьяна. – Немецкое, знаешь, в их лучших традициях – без наворотов, но женственное. Еще и фигуру подтягивает – не все же мы стандартные… Словом, знала бы – купила бы свой размер!
– Спорим – «Фелина», – авторитетно заявила подруга, сворачивая на шоссе и ударом по клаксону пугая зазевавшегося пешехода.
– Точно! – удивилась Татьяна, успевшая немного опомниться от свежей обиды. – Как угадала?
– Сама ношу, – лаконично ответила подруга, которую никогда не удавалось удивить новостями из мира моды. – Хорошо, что ты его забыла. По-моему, у нас с твоей Людой один размер, так что я, может, заберу…
И пока Татьяна раздумывала над тем, так ли уж это хорошо, машина влилась в поток, направлявшийся по шоссе в сторону Москвы.
Диму тяготило повисшее после ухода матери молчание, а еще больше – что Люда не собиралась его прерывать. Он взглянул на подругу. Та была серьезна и снова бледна – кровь отхлынула от щек, краткое возбуждение улеглось.
– Ты довольна?
– Нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц.
– Это мать-то – яйцо?!
– Не придирайся к словам, мы не в детском саду.
Завтра ты извинишься, а она остынет и простит. В конце концов, она обиделась на меня, а не на тебя.
– А ты не извинишься?
– К сожалению, нет. – Она грустно усмехнулась. – Пусть она думает, что я все еще дуюсь, а то приедет сюда опять. А ты говори, что я этого не хочу, что ужасно обиделась. Вот мы и добились своего, смотри-ка! А я-то голову ломала, как все устроить! Жизнь умнее нас.
– Но у меня на душе погано. – Он уселся на пыльный табурет и облокотился было о стол, но тут же брезгливо снял локоть с липкой клеенки в бурых пятнах. – Я бы чего-нибудь выпил.
– Не советую. Особенно здесь! – неожиданно тревожно воскликнула она. Дима удивился. Не было случая, чтобы подруга отговаривала его от рюмки, тем более что алкоголиком он не был.
– Почему – особенно здесь?
– Да я вспоминаю, как спивался дядя Григорий, – призналась она, явно смущаясь. – Прежний хозяин. Это началось давно, когда я была девчонкой. Он был тогда совсем молодой… Он и сейчас не старый, просто плохо выглядит. У него умерла жена, совсем недавно поженились, и так странно умерла – от простой ангины. В горле выросла какая-то опухоль, буквально за минуты, и задушила ее. Моя же мама «скорую» вызывала – мы жили рядом. И он начал пить. Страшно пить – это было просто самоубийство. Наверх пускал жильцов, на вырученные деньги пил, работать перестал. Го д за годом… Он скатывался все ниже, чуть не попрошайничал. Мама подкидывала ему кое-какие продукты, пока мы тут жили, ну а потом мы уехали в Москву, она получила в наследство квартиру. Я и встретила-то его случайно, на Ярославском вокзале. Еле узнала. Еще удивилась, что дом до сих пор цел – думала, что он давно его пропил за копейки. Вот тут меня и забрало… Я все вспомнила, все обдумала и поняла, что стоит немного постараться – и дом будет мой! Наш, – поправилась она, чуть запнувшись. – И даже в самом худшем случае мы на этой покупке не прогадаем.
– Ты из Александрова? Отсюда? – Дима жадно слушал. Прежде его подруга не рассказывала о своем прошлом так подробно. О ее детстве и отрочестве он не знал совсем ничего, несмотря на то что они прожили вместе три года. Люда не затрагивала эти темы, а сам он не спрашивал.
– Да, до двенадцати лет мы жили здесь, за углом. Никакой ностальгии у меня, правда, нет, да и дома нашего уже нет – расселили, снесли, теперь там продуктовый магазинчик. – Она говорила задумчиво, чуть грустно, бессознательно скручивая жгутом угол цветастой занавески. Взгляд был устремлен в окно, но вряд ли Люда что-то там видела. – Так что дядя Григорий опускался у меня на глазах. Поэтому мне стало страшно, когда ты ЗДЕСЬ захотел выпить. Мне кажется, это место тебя заставляет.
– Ты и впрямь какая-то странная сегодня, – поежился он. – В мистику вдарилась?
– Не смейся. Этот дом имеет свою душу. Ауру, как полагается говорить. Вспомни, что я тебе рассказала.
