делишки. Соединить, так сказать, приятное с полезным. Валентина некоторых из присутствующих в баре знала по работе в издательстве. Но не всех. Вот, например, сидит Игнатий Присядкин с неким евреем, оба в роговых очках, и громко спорят.
— Нет, что не говори, — вещал Присядкин, размахивая какой-то брошюрой, — традиционная медицина и в подметки не годится методу профессора Шнайдер! Она даже больных проказой излечивает! Что уж говорить о таких недугах, как воспаление легких или грипп.
— Игнатий, — укоризненно возражал ему собеседник, — воспаление легких вовсе не относится к легким недугам. Это серьезное заболевание. Уж поверь мне как врачу.
— А вот именно врачам я верить не желаю, — задиристо заявил Игнатий.
— Кто это? — шепотом спросила Валентина у своей спутницы, показывая на собеседника Игнатия.
— Это хирург Юлий Крендель, — тут же дала справку Глушко, — его недавно приняли в Союз писателей. Он прозаик, пишет о врачах. Говорят, очень хороший доктор. Хирург. В то время Татьяна Глушко еще могла назвать еврея хорошим доктором. Это потом у нее крыша съехала на почве жидомасонства. Валентина мигом придумала, как подкатиться к Присядкину (Крендель ее мало интересовал, так как приехал на отдых с женой). Она изобразила живейший интерес к теме разговора:
— Ой, — сказала она, приблизившись к Игнатию, — я много слышала о профессоре Шнайдере…
— Не «Шнайдере», а «Шнайдер». Она женщина. Лучшая женщина-экстрасенс. Даже лучше Ванги, — поправил ее Присядкин. В ту пору увлечение экстрасенсами было повальным. Но если некоторые просто интересовались занятной темой, многие превратились в настоящих фанатиков идеи. Как любые сектанты, они, хоть и стремились распропагандировать свое учение как можно шире, все же с большим подозрением относились к неофитам. Вот и Игнатий поинтересовался, не сумев скрыть недоверия: — А что, девушка, вы интересуетесь этой темой? — Очень интересуюсь! — соврала Валентина.
— Ну тогда почитайте книжку. Только верните, не заиграйте. Я потом вам еще дам. У меня их целый чемодан с собой.
— Девушка, осторожней, — прокомментировал со своего места Крендель, — это у него самиздат.
— Помолчи, — крикнул в его сторону Присядкин.
— Большое спасибо, — задохнулась от чувства благодарности Валентина, — А если у меня будут вопросы, можно я вам их задам. Вдруг я тут что-нибудь не пойму? Присядкин оглядел ее с головы до ног.
— Валяйте, — развязно сказал он, — Можете приходить ко мне со своими вопросами в любое время дня и ночи. «Ура» — подумала Валентина, но все же решила не откладывать дело в долгий ящик, а ковать железо, пока горячо: — Ой, извините, я не представилась, меня зовут Валя. А вы, наверное, Игнатий Присядкин? Я вас помню! Вы заходили к нам в издательство.
— Да, вы совершенно правы, я Игнатий Присядкин.
— Игнатий, можно я вас буду называть без отчества? — Ну разумеется, я и сам не помню, какое у меня отчество, — схохмил Присядкин. Он тогда еще не знал, что пройдут годы, и он действительно иногда будет забывать свое отчество.
— Игнатий, — пожаловалась ему Валентина, — у меня раскалывается голова. Вы не могли бы своими методами помочь мне — снять головную боль? — Да господи, элементарно! — обрадовался Игнатий. Он усадил Валентину на низкий стул, велел закрыть глаза. А сам стал ладонями водить у ее висков, причем не дотрагиваясь до них. Продолжалось это недолго — секунд тридцать, не больше.
— Ну как? — спросил он.
— Вы знаете, все прошло! Голова не болит! — воскликнула Валентина. Так как головной боли у нее изначально не было, восклицание получилось очень искренним. Тут к ней приблизился Крендель, наблюдавший за всей этой безобразной сценой со стороны бара и недоверчиво спросил:
— Девушка, у вас действительно прекратились головные боли?
— Да! — восторженно подтвердила Валентина и посмотрела на Игнатия влюбленными глазами.
— А в какой области у вас болело? — стал дотошно выпытывать доктор Крендель, — вот здесь? Или здесь? И какая это была боль — тупая или острая? Или может дергающаяся такая, знаете?
— Да перестань ты, — остановил его Присядкин.
— Ты же видел своими глазами, как я излечил Валю. Ты не можешь поверить очевидному. Я и тебя могу излечить, если попросишь.
— Нет уж, меня как раз не надо, — отшатнулся на всякий случай Крендель. Тут в разговор вступила Татьяна Глушко, молча наблюдавшая за развитием событий из-за стойки бара. Вопреки обычаю, она за это время не выпила ни грамма.
— Игнатий, — сказала она, — у меня вчера весь вечер и всю ночь было очень высокое давление. Я от этого кризиса никак не очухаюсь.
— Да, — подтвердил Крендель, — я вижу, что вы явно еще не отошли от гипертонического криза. Выглядите вы ужасно.
— Юлий, как можно говорить такое женщине, — укорил его галантный Игнатий.
— Да ладно, — махнула рукой Глушко, — я сама понимаю, как я выгляжу. Утром я еле встала.
— Ну а что ж ты мне вечером не позвонила? — бодро спросил у нее Присядкин.
— Я бы тебе помог. Глушко недоверчиво покачала головой, купила что-то в баре и ушла. А Крендель заинтересовался: — И как бы ты, Игнатий, ей помог?
— Снизил бы давление.
— По телефону?
— И по телефону мы можем.
— И на сколько же ты можешь по телефону снизить давление?
— Да на сколько угодно.
— И до нуля?
— И до нуля.
— Что же, — не унимался въедливый Крендель, — ты можешь по телефону убить человека?
— Почему это убить? — Нулевое давление, — торжествующе объявил Крендель, — это же смерть. Чтоб ты знал.
Присядкин смутился. Но быстро нашел выход из положения: — Настоящие экстрасенсы никогда не используют свой дар во вред кому-либо. Это просто исключено. Как только возникает угроза чьему-нибудь здоровью или тем более жизни, энергетические силы сами собой отключаются. Крендель недоверчиво покачал головой.
— А больше, девушка, у вас ничего не болит? — сказал Игнатий у Валентины.
— Болит, — многообещающе ответила она.
— А что болит? — и Присядкин подмигнул.
— А можно, я вам это наедине скажу? — ответила Валентина.
— О да, понимаю, понимаю, — закивал головой Присядкин, — врачебная тайна… Так это, кажется, у вас называется? — обернулся он к Кренделю.
— Смотря что ты имеешь в виду, — ответил тот.
— Ну пойдемте, девушка, вы мне расскажете и покажете, что у вас там не в порядке… И они пошли в Валентинину комнату… …Погружаясь в сон, Валентина вспоминала тот первый вечер, который она провела наедине с Игнатием в доме творчества в Дубултах. А потом ей приснилось, что Присядкин звонит ей домой из Кремля и по телефону снижает давление до нуля. И Валентина с телефонной трубкой у уха замертво падает со стула на пол… Естественно, она тут же с криком проснулась. Рядом мирно сопел Игнатий. Крик его не разбудил. В свете луны он был похож на только что вымытого, чистенького розового поросеночка. Ничего угрожающего в его облике не наблюдалось. И Валентина снова заснула.
Хрюкова второй день сидела в архиве. Архив назывался ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства. В нем, оказывается, уже сформировался целый фонд живого классика Присядкина. Перед ней лежали четыре тома, сданные в архив Литинститутом. Она надеялась выудить из них для передачи что-нибудь полезное о его юных годах. Версия о том, что он там вовсю дружил с Беллой Ахмадулиной и Евгением Евтушенко, к сожаленью, никак не подтверждалась. Ахмадулина вовсе не была однокурсницей Присядкина, она училась курсом младше. Судя по четырем архивным томам, лежащим перед Хрюковой, их компании не пересекались, на обсуждения друг к другу они не ходили. Хотя тот и другой
