губы. Потом взял ее за руку.
– Ты еще молода… Береги себя. – Он запнулся. Ольга опустила глаза. – Береги себя… Остерегайся мужчин.
Неожиданно быстрым движением Ольга подняла голову и шепнула ему в ухо: – Я буду беречь себя.
Чарли смотрел на нее. Его худое лицо кривилось от боли.
– Ты – красивая девушка.
Они стояли так, и Чарли – высокий, широкоплечий – нагнулся к ней, словно собираясь сказать что-то. Они стояли, почти прижавшись друг к другу, и Ольга, стиснув губы, смотрела на своего глухого брата, и слова не шли у нее с языка. А позади нее, позади крутой улицы, под крышкой гроба, сделанного из старых досок, лежал отец… мертвый, и его большое тело было перерезано пополам. И Ольге хотелось сказать об этом брату, но слова не шли у нее с языка.
Она вскинула руки и обняла его. Потом подняла голову и потерлась щекой об его щеку. Обнявшись, они стояли посреди улицы, и она осыпала его лицо быстрыми, легкими поцелуями. – Бедный Чарли, – шептала сна, – бедный Чарли, – но он не слышал ее.
Потом они розняли руки. Они пошли к станции.
Автобус должен был отойти через несколько минут. Они стояли, не зная, что делать, о чем говорить.
Наконец, Чарли неуклюже и чопорно протянул ей руку. Они простились.
Ольга вошла в автобус и села на место. Она повернула голову, чтобы взглянуть на Чарли, но он уже скрылся в темноте.
Автобус тронулся. Он миновал станцию и свернул на главную улицу к шоссе. Когда они проезжали мимо заводского двора, Ольга увидела громадную домну, которая опаляла своим огнем все небо, заливая светом и двор, и завод, и соседние дома. Автобус подъезжал к ней все ближе, ближе, и Ольга не сводила с нее глаз… вот они поровнялись с ней… потом она осталась позади… и Ольга почувствовала, как горячая, горькая волна встает в ней, сотрясает все ее тело судорожными рыданиями.
– Прощай, гадина! – сказала она. – Прощай!
