Невидимая битва

немало тайн».[175]

Эти тайны, «менее непосредственно полезные спасению», составляют внутреннее учение, внутреннюю — эзотерическую — науку Церкви и не должны быть раскрываемы всем и каждому. Они сохраняются и охраняются только для ее избранных адептов и для особых нужд святого престола.

У Элифаса Леви есть описание магического обряда «высвобождения кладов», какие практиковались священнослужителями. В нем присутствуют все атрибуты некромантического вызывания духов — священные знаки, заклинания и кровь. < Мальцев С. А., 2003 >

Священнослужитель-заклинатель перед выполнением такого ответственного ритуала одет в новый стихарь. С шеи его свисает освященная лента с начертанными на ней каббалистическими знаками, они должны заставить вызываемых духов повиноваться и не посягать на жизнь некроманта. На голове мага — высокий остроконечный колпак, на котором спереди буквами еврейских каббалистов написано священное «непроизносимое имя». Написано оно кровью белого голубя. Этой же кровью и еще кровью черной овцы он обрызгивает магический круг на полу, в который ровно в полночь вступает для исполнения ритуала.

Некромант заклинает злых духов ада, которые могут ему помешать, — Ахеронта, Магота, Асмодея, Вельзевула, Белиала. Против них применяются имена других космических сил — Иеговы, Адоная, Элоха и Саваофа. При этом маг объявляет, что все его собственные грехи «смыты кровью Христа». Потом происходит общение с духами, «которые обитают в местах, где лежат спрятанные сокровища…» Клады, открытые таким способом, «конечно, передавались Церкви».

Были еще более серьезные обряды общения с духами. Свидетельства о них в разное время находили в подземельях и под фундаментами монастырей. Это — черепа маленьких детей. Среди обвинений, которые выдвигал против католической церкви Мартин Лютер, основатель протестантизма, есть рассказ о том, как при осушении рыбоводного пруда около женского монастыря в Риме на дне его были обнаружены более шести тысяч детских черепов. Они были всего лишь инструментами магии, выброшенными монахинями после их соответствующего употребления.

Запах крови и соприкосновение с вибрациями смерти приводит адепта, практикующего обряды колдовства в состояние зависимости, похожей на наркотическую. Стоит однажды из любопытства или по каким-то другим побуждениям перешагнуть этот порог, как человек обнаруживает в себе странное влечение ко всему, что связано со смертью и разложением. Ощущения, запахи, звуки, зрительные образы пережитого с какой-то пьянящей сладостью навязчиво преследуют его и толкают, тянут к повторению подобного опыта.

Леви так пишет об этом:

«Этот опыт произвел на меня совершенно необъяснимое действие: я уже не был прежним человеком; что-то из того мира вошло в меня; я не был ни весел, ни печален; я испытывал странное влечение к смерти, в то же время не испытывая ни малейшего желания прибегнуть к самоубийству. Я старательно анализировал испытываемые мной ощущения, и, несмотря на испытываемое мной нервное отвращение, я дважды повторил, — с короткими промежутками, — тот же опыт».

Теперь стоит довершить общую картину магии, царившей во дворцах и монастырях средневековой Европы, последним ее штрихом — описанием «обряда кровоточащей головы», которое сделает более понятными зловещие находки на дне римского пруда. Рискуя вызвать крайнее отвращение читателя, тем не менее, чтобы придерживаться максимальной полноты в нашем исследовании, мы посмотрим на этот обряд глазами одной монаршей особы, а именно — королевы Франции Екатерины Медичи, родственницы целой династии римских пап из знатного рода флорентийских герцогов Медичи. Их родовым гербом было изображение аптечных пилюль, а наследственным пристрастием — изобретение новых видов смертельных ядов, один опасней другого, что само по себе уже считалось колдовским искусством.

Обряд проводил личный маг королевы, которому она всецело покровительствовала за его умение убивать на расстоянии людей путем калечения с заклинаниями их восковых изображений. Сейчас был при смерти ее сын, король Карл IX, и решалась судьба всех ее многолетних трудов и ее самой. Для обряда требовалась голова ребенка, который должен был обладать как можно большей красотой и чистотой.

Придворный священнослужитель нашел и тайно подготовил к ритуалу такого ребенка. Месса была отслужена в назначенный день ровно в полночь в комнате умиравшего короля:

«В этой мессе, отслуженной перед изображением демона, имея под ногами перевернутый крест, колдун освятил две облатки, одну черную и одну белую. Белую дали ребенку, которого они принесли одетым как бы для крещения, и которого умертвили тут же на ступенях алтаря сразу же после его причастия. Его голову, отделенную от туловища одним единым ударом, кровоточащую все время, положили на большую черную облатку, которая покрывала дно дискоса, затем поместили на стол, где горели какие-то таинственные лампы. Затем началось вызывание; от демона требовали, чтобы он произнес предсказание и ответил устами этой головы на тайный вопрос, который король не осмеливался произнести громко и который никому другому не был сообщен. Затем из головы маленького бедного мученика послышался голос, странный голос, в котором не было ничего человеческого…»[176]

На этом остановимся. Из этих описаний можно увидеть, какое место занимало общение с невидимыми духами в жизни церкви и в деятельности тех, кто пользовался ее духовным покровительством. Все это — от платного отпущения грехов до кровавой магии — называется христианством. Называется христианством наравне с Евангелиями.

Может, нам не стоило окунаться так глубоко в эти подробности церковной эзотерической практики? Может быть, нам надо было ограничиться чисто внешним осмотром мест казней еретиков, костров инквизиции, догоравших на площадях городов?

Но иначе как могли бы мы увидеть изнанку церковного благолепия?

Если не знать, что стояло за его внешним блеском, то тогда можно было бы списать зверства инквизиторов на их частную инициативу и думать, что они просто слишком усердствовали в исполнении указаний Ватикана. Можно было бы предполагать, что уничтоженные за полтора тысячелетия церковного христианства десять миллионов еретиков сами были в чем-то виноваты перед божеством и погрязли в грехах, от которых их спасала церковь, чистая и невинная, как малое дитя.

Если не знать внутреннего учения церкви, которое есть в чистом виде каббалистическая наука вызывания духов, то непонятно, как могли народы Европы, наследовавшие таким стройным цивилизациям как Рим и Эллада, дойти под ее руководством до тьмы средневековья, когда из города в город носили как великие святыни пузырьки с потом архангела Михаила, с кровью Христа, пролитой им на кресте, кусочки пальца Святого Духа, носы серафимов, ногти херувимов. Эти предметы набожные монахи приобретали во время паломничества в Иерусалиме и несли в Европу, где с трепетом благоговения передавали друг другу и показывали верующим как доказательство великой истины церковной религии.

Все эти реликвии и разговоры про десять Заповедей предназначались для простых смертных, для толпы. Те, кто были сообразительнее, могли извлекать другую пользу из церковной теологии и копить в подвалах уединенных монастырей другие реликвии, более достоверные и более впечатляющие.

Были ли эти люди, облаченные в духовный сан и практиковавшие магию, просто наивными чудаками или безумцами с нездоровой фантазией, не осознававшими что творят?

Если бы это было так и если бы обряды эти были бессмысленным суеверием, фокусничеством или причудами больного воображения, то разве практиковались бы они в течение многих веков и даже тысяч лет?

Если к ним обращались снова и снова, если переписывали со старинных книг рецепты этих ритуалов вызываний, то, наверное, получали от них какой-то результат. Иначе не создавали бы общественных ассоциаций в защиту подлинных каббалистических имен своих могущественных невидимых покровителей, требовавших себе все большего поклонения. < Мальцев С. А., 2003 >

В учении церкви невозможно выделить какую-то одну из его полярных частей. Невозможно вычеркнуть Ветхий Завет и оставить один Новый. Тогда это будет уже учением новых конфессий, отколовшихся от католицизма. Невозможно вычеркнуть Новый Завет и оставить один Ветхий, поскольку это будет иудаизм в чистом виде, и даже не иудаизм, а малая часть извращенного богословскими толкованиями иудаизма. К тому же обрушится вся грандиозная теологическая конструкция, выстроенная вокруг возведенного в божество и закрашенного в позолоту Иисуса Христа. Невозможно будет его именем