– Как проданы? Кому?.. зачем?
– Для покрытия казенного долга министерство сочло самым лучшим пустить заводы с молотка…
– Кто же их купил?
– Какая-то компания…
Бахарев закрыл лицо руками и так просидел несколько минут. Слышно было, как он сдержанно всхлипывал, напрасно стараясь подавить подступавшие к горлу слезы.
– Что же досталось наследникам? – спросил старик.
– Заводы пошли по цене казенного долга, а наследникам дали отступных, кажется, тысяч сорок…
– И все кончено?
– Теперь все… Компания приобрела заводы с рассрочкой платежа на тридцать семь лет, то есть немного больше, чем даром. Кажется, вся эта компания – подставное лицо, служащее прикрытием ловкой чиновничьей аферы.
– Всем по куску досталось, все сорвали, а наследников ограбили! От приваловских миллионов даже дыму не осталось… Много я видел на своем веку всяких пакостей, а такую еще вижу в первый раз. А что Привалов?
– Ничего… Собирается ехать на свою мельницу. Да, еще есть новость, Василий Назарыч… Сегодня видел доктора, он едет в Париж. На днях получил телеграмму от Зоси; она ему телеграфирует, что Половодов застрелился. Его давно разыскивали по Европе по делу о конкурсе, но он ловко скрывался под чужими именами, а в Париже полиция его и накрыла: полиция в двери, а он пулю в лоб… Теперь Зося вызывает доктора в Париж; она хлопочет о разводе.
Бахарев набожно перекрестился и прошептал:
– Всем бы нам руки развязала…
Поздно вечером, когда Веревкин уже хотел ложиться спать, приковылял Лука и объявил:
– Миколай Иваныч, вас барин беспременно спрашивают…
– Хорошо, беспременно приду, старый хрен. Так и скажи барину, что, мол, барин придет, ежели его отпустит барыня…
Лука только махнул рукой: «Уж што и за барин только этот Миколай Иваныч, слова спроста не вымолвит…»
– Мы завтра рано утром едем с тобой, – объявил Василий Назарыч, когда Веревкин пришел в кабинет.
– Хорошо.
Веревкин по тону голоса слышал, что не нужно спрашивать старика, куда и зачем он едет. У Василия Назарыча было что-то на уме, ну, пусть его: ехать так ехать. Отчего не проехаться: дорога как карта, экипаж у Василия Назарыча отличный, можно всю дорогу спать.
Утром было еще темно, когда на дворе бахаревского дома уже топталась лихая почтовая тройка. Мороз стоял порядочный, и все деревья опушило снежными кристаллами. Приятная дрожь охватит всего, когда в такое утро выйдешь из теплой комнаты на улицу, а там заскрипят полозья, замелькает по сторонам бесконечная снежная поляна; в небе чуть-чуть мигают звездочки, позванивает колокольчик под дугой… Сколько поэзии в такой зимней поездке! А там станция, набитая ямщиками, горячие щи на столе, рюмка водки, и опять звездочки в небе, опять дорога, звон колокольчика и то благодатное убаюкивающее чувство, какого никогда не испытываешь ни на железных дорогах, ни на пароходах.
Веревкин испытывал именно такое поэтическое настроение, когда ехал с Василием Назарычем неизвестно куда. Старик сидел в углу экипажа и все время сосал сигару. Только раз он спросил Веревкина:
– А ты не знаешь, долго проживет Привалов в Узле?
– Дня три, кажется…
Станции мелькали одна за другой. После горячего, чисто дорожного обеда на одной из них Веревкин крепко заснул, укрывшись медвежьим одеялом. Он проснулся только тогда, когда была уже ночь и кибитка легкой почтовой рысцой спускалась к какому-то селу. Где-то далеко лаяли собаки, попался обоз, нагруженный мешками крупчатки. Вон и деревня, потонувшая в сугробах снега; мутно мелькнули в маленьких запушенных снегом окнах огоньки, кое-где столбами поднимался из труб дым… Было раннее деревенское утро, и бабы уже успели затопить печки. Где-то горланил неугомонный петух – этот деревенский часовой, который хозяйкам сказывает время.
Экипаж остановился у новой пятистенной избы, которая точно горела внутри, – так жарко топилась печка у богатого мужика. На лай собаки вышел сам хозяин.
– Ты староста Дорофей? – спрашивал Василий Назарыч.
– Я, ваше степенство…
– Ну, так отворяй ворота, Илья Гаврилыч где?
– На мельнице сегодня ночуют…
– Ну, пошли поскорее за ним.
Веревкин никак не мог догадаться, куда они приехали, но с удовольствием пошел в теплую избу, заранее предвкушая удовольствие выспаться на полатях до седьмого пота. С морозу лихо спится здоровому человеку, особенно когда он отломает верст полтораста. Пока вытаскивались из экипажа чемоданы и наставлялся самовар для гостей, Веревкин, оглядывая новую избу, суетившуюся у печки хозяйку, напрасно старался решить вопрос, где они. Только когда в избу вошел Нагибин, Веревкин догадался, что они в Гарчиках.
«Эге, вон оно куда пошло!..» – подумал про себя Веревкин, здороваясь со старым знакомым.
