– Из любопытства, Александр Павлыч, из любопытства. Таким образом, дворянская опека всегда будет в наших руках, и она нам пригодится… Дальше. Теперь для вас самое главное неудобство заключается в том, что вас, опекунов, двое, и из этого никогда ничего не выйдет. Стоит отыскаться Титу Привалову, который как совершеннолетний имеет право выбирать себе опекуна сам, и тогда положение ваше и Ляховского сильно пошатнется: вы потеряете все разом…
– Совершенно верно.
– Но можно устроить так, что вы в одно и то же время освободитесь от Ляховского и ни на волос не будете зависеть от наследников… Да.
– Именно?
– Позвольте… Старший наследник, Привалов, формально не объявлен сумасшедшим?
– Нет, официально ничего не известно…
– О, это прекрасно, очень прекрасно, и, пожалуйста, обратите на это особенное внимание… Как все великие открытия, все дело очень просто, просто даже до смешного: старший Привалов выдает на крупную сумму векселей, а затем объявляет себя несостоятельным. Опекунов побоку, назначается конкурс, а главным доверенным от конкурса являетесь вы… Тогда все наследники делаются пешками, и во всем вы будете зависеть от одной дворянской опеки.
– Оскар Филипыч, да это гениальная мысль!.. – вскричал Половодов, заключая дядюшку в свои объятия.
– Позвольте, Александр Павлыч, – скромно продолжал немец, играя табакеркой. – Мысль, без сомнения, очень счастливая, и я специально для нее ехал на Урал.
– Ловить рыбку? Ха-ха…
– Позвольте… Главное заключается в том, что не нужно терять дорогого времени, а потом действовать зараз и здесь и там. Одним словом, устроить некоторый дуэт, и все пойдет как по нотам… Если бы Сергей Привалов захотел, он давно освободился бы от опеки с обязательством выплатить государственный долг по заводам в известное число лет. Но он этого не захотел сам…
– Нет, вы ошибаетесь: Привалов именно этого и добивался, когда жил в Петербурге, и об этом же будет хлопотать его поверенный, то есть Nicolas.
– Я вам говорю, что Привалов не хотел этого, не хотел даже тогда, когда ему один очень ловкий человек предлагал устроить все дело в самый короткий срок. Видите ли, необходимо было войти в соглашение кое с кем, а затем не поскупиться насчет авансов, но Привалов ни о том, ни о другом и слышать не хочет. Из-за этого и дело затянулось, но Nicolas может устроить на свой страх то, чего не хочет Привалов, и тогда все ваше дело пропало, так что вам необходим в Петербурге именно такой человек, который не только следил бы за каждым шагом Nicolas, но и парализовал бы все его начинания, и в то же время устроил бы конкурс…
– Дядюшка, вы золотой человек!
– Может быть, буду и золотым, если вы это время сумеете удержать Привалова именно здесь, на Урале. А это очень важно, особенно когда старший Привалов объявит себя несостоятельным. Все дело можно будет испортить, если упустить Привалова.
– Но каким образом я его могу удержать на Урале?
– Это уж ваше дело, Александр Павлыч: я буду свое делать, вы – свое.
– Может быть, у вас и относительно удержания Привалова на Урале тоже есть своя счастливая мысль?
– Гм… Я удивляюсь одному, что вы так легко смотрите на Привалова и даже не постарались изучить его характер, а между тем – это прежде всего.
– Да Привалова и изучать нечего, – он весь налицо: глуповат и бредит разными пустяками.
– Прибавьте: Привалов очень честный человек.
– Ну и достаточно, кажется.
– Ах, Александр Павлыч, Александр Павлыч. Как вы легко смотрите на вещи, чрезвычайно легко!
– Вы меня считали умнее?
– Да…
– Откровенность за откровенность… Не хотите ли чаю или квасу, Оскар Филипыч? – предлагал Половодов. – Вы устали, а мы еще побеседуем…
Лакей внушительной наружности принес в кабинет поднос с двумя кружками и несколько бутылок вина; Половодов явился вслед за ним и сам раскупорил бутылку шампанского. Отступив немного в сторону, лакей почтительно наблюдал, как барин сам раскупоривает бутылки; а в это время дядюшка, одержимый своим «любопытством», подробно осмотрел мебель, пощупал тисненые обои цвета кофейной гущи и внимательно перебрал все вещицы, которыми был завален письменный стол. Он переспросил, сколько стоят все безделушки, пресс-папье, чернильница; пересматривал каждую вещь к свету и даже вытер одну запыленную статуэтку своим платком. Половодов охотно отвечал на все вопросы милого дядюшки, но этот родственный обыск снова немного покоробил его, и он опять подозрительно посмотрел на дядюшку; но прежнего смешного дядюшки для Половодова уже не существовало, а был другой, совершенно новый человек, который возбуждал в Половодове чувство удивления и уважения.
– Для чего вы хлопочете, Александр Павлыч, – скромно заметил Оскар Филипыч, принимая от Половодова бокал с игравшим веселыми искорками вином.
– Для вас, дорогой дядюшка, для вас хлопочу: вы мне открыли глаза, – восторженно заявил Половодов, не зная, чем бы еще угостить дорогого дядюшку. – Я просто мальчишка перед вами, дядюшка… Частицу вашей мудрости – вот чего я желаю! Вы, дядюшка, второй Соломон!..
В половодовском кабинете велась долгая интимная беседа, причем оба собеседника остались, кажется, особенно довольны друг другом, и несколько раз, в порыве восторга, принимались жать друг другу руки.
