Привалова. — Если человек что-нибудь захочет, всегда найдет время. Не правда ли? Да я, собственно, и не претендую на вас, потому что кому же охота скучать. Я сама ужасно скучала все время!.. Так, тоска какая- то… Все надоело.
Антонида Ивановна тихонько засмеялась при последних словах, но как-то странно, даже немного болезненно, что уж совсем не шло к ее цветущей здоровьем фигуре. Привалов с удивлением посмотрел на нее. Она тихо опустила глаза и сделала серьезное лицо. Они прошли молча весь зал, расталкивая публику и кланяясь знакомым. Привалов чувствовал, что мужчины с удивлением следили глазами за его дамой и отпускали на ее счет разные пикантные замечания, какие делаются в таких случаях.
— Сядемте вот здесь, в уголок, — усталым голосом проговорила Половодова, опускаясь на бархатный диванчик.
Публика раздалась, образуя круг, по которому плавными размахами пошли кружиться танцующие пары. В этом цветочном вихре мелькнула козлиная бородка «Моисея», который работал ногами с особенным ожесточением; затем пролетел Давид с белокурой Аней Поярковой; за ним молодой доктор с румяным лицом и развевавшимися волнистыми волосами. Несколько горных инженеров и адвокатов, франт учитель гимназии, жандармский капитан, несколько банковских служащих — словом, обычная танцующая узловская публика. Привалов рассмотрел Верочку, которая в розовом платье вихрем кружилась по залу, совсем повиснув на руке Половодова.
— Посмотрите, вон Зося… — шепнула Половодова, указывая веером на проходившую мимо парочку.
Зося шла под руку с высоким красавцем поляком, который в числе других был специально выписан для бала Альфонсом Богданычем. Поляк был необыкновенно хорош, хорош чистотой типа, выдержкой, какой недостает русскому человеку. Видимо, что он был в своей сфере, как рыба в воде, и шел свободной уверенной походкой, слегка улыбаясь своей даме. Привалов видел, как он взял правой рукой Зосю за талию, но не так, как другие, а совсем особенным образом, так что Зося слегка наклонилась на его широкую грудь всем телом. Свободным движением поляк расчистил себе дорогу и плавными мягкими кругами врезался в кружившуюся толпу.
— Антонида Ивановна, позвольте вас пригласить! — кричал «Моисей», вынырнув из толпы.
Антонида Ивановна поднялась, «Моисей» взял ее за талию и стал в позицию. Она через его плечо оглянулась на Привалова и улыбнулась своей загадочной улыбкой. Волна танцующих унесла и эту пару.
То чувство приятного возбуждения, с которым Привалов явился на бал, скоро сменилось неопределенным тяжелым чувством. Спертый воздух, блеск огней, накоплявшийся удушливый жар и общая толкотня скоро утомили Привалова, хотя ему все еще не хотелось расстаться с своим уголком. Здесь он был защищен танцующей публикой от того жадного внимания, с каким смотрели на него совсем незнакомые ему люди. Слава его как миллионера еще не успела остыть, и многие явились на бал со специальной целью посмотреть на него. Привалов чувствовал это общее, слишком тяжелое для него, любопытство в выражении устремленных на него взглядов, в шепоте, которым провожали его. Ему страстно захотелось увидеть теперь Надежду Васильевну. С этой целью он поднялся с своего диванчика и стал бродить из комнаты в комнату. Скоро он увидал знакомый профиль и эту гордую умную голову, которая так хорошо была поставлена на плечах, как это можно заметить только у античных статуй.
Надежда Васильевна шла с доктором и что-то тихо рассказывала ему. На открытой шее ярко блестел крошечный брильянтовый крестик. В русых волосах белела камелия. Привалов внимательно следил за ней издали и как раз в это время встретился глазами с Хионией Алексеевной, которая шептала что-то на ухо Агриппине Филипьевне и многозначительно улыбнулась, показав головой на Привалова. Привалов даже покраснел под взглядом этих почтенных матрон и испытал самое неприятное чувство, как будто он неожиданно наступил на змею. Он повернулся назад.
— Постойте, Сергей Александрыч, — остановил Привалова Nicolas, облеченный в черную пару и белые перчатки. — Куда это вы бредете?
— Да так… Сам не знаю куда.
— И я тоже… Значит, сошлись характерами! Прополземте в буфет, там есть некоторый ликер… только как он называется — позабыл… Одним словом, этакая монашеская рецептура: Lacrima Christi[23] или Слезы Марии Магдалины, что-то в этом роде. Ведь вы уважаете эти ликеры, батенька… Как же, я отлично помню!
Nicolas подхватил Привалова под руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за маленькими столиками с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как в загородном ресторане, собралась самая солидная публика: председатель окружного суда, высокий старик с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена суда, один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко с длинными казацкими усами и с глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер с военной выправкой и седыми усами, городской голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
— Одначе здорово народу-то понаперло… — проговорил Веревкин.
Привалов здоровался со знакомыми; не успевая отвечать на вопросы, которые сыпались на него градом. «Да что это вы вздумали строить мельницу, Сергей Александрыч? Охота вам, право… И в клуб не заглянете — это просто неделикатно!» Общее внимание смутило Привалова. Он многих совсем не знал, но его, очевидно, знали все и теперь с чисто провинциальным ненасытным любопытством глядели во все глаза. Большинство смотрело на наследника миллионов, как на редкую птицу. На некоторых лицах мелькало почти враждебное выражение. Но общий тон все-таки был самый дружелюбный, как на Руси встречают всякого нового человека с громким именем, и только приваловская мельница нагоняла облачка на это ясное небо.
— А, черрт… Брось ты свою мельницу, — лепетал пьяный инженер, хватая Привалова за рукав. — Ей-богу, брось… Ну ее к нелегкому!.. А мы тебя лучше женим… Господа, давайте женим Сергея Александрыча; тогда все пойдет как по маслу.
— А ведь это верно, — отозвался кто-то из толпы. — Женим… Тогда и в клуб будет ходить, и в винт, грешным делом… Ха-ха!.. Уж это верно… Да-с!..
— А вон Данилушка нагружается, — заметил Веревкин, тыкая пальцем в угол. — Ну что, Данилушка, устроил разрешение вина и елея?
— Разрешил… — прохрипел Данилушка. — Вон какая компания набралась: один другого лучше…
Около Данилушки собрался целый круг любопытных, из которых прежде всего выделялась массивная фигура Лепешкина, а потом несколько степенных лиц неопределенных профессий. По костюмам можно было заметить, что это все был народ зажиточный, откормленный, с легким купеческим оттенком.
— Это все наши воротилы и тузы… — шепнул Веревкин на ухо Привалову. — Толстосумы настоящие! Вон у того, который с козлиной бородкой, за миллион перевалило… Да! А чем нажил, спросите: пустяками. Случай умел поймать, а там уж пошло.
— Сергей Александрыч, за компанию выпить? — предлагал Данилушка.
— Благодарю…
— Раздавим муху, дуй ее горой, — отозвался Лепешкин.
— А… вы здесь? — спрашивал Половодов, продираясь сквозь толпу. — Вот и отлично… Человек, нельзя ли нам чего-нибудь… А здесь все свой народ набрался, — ораторствовал он, усаживаясь между Приваловым и Данилушкой. — Живем одной семьей… Так, Данилушка?
— В лучшем виде, Александр Павлыч… Уж такая компания, можно сказать, такая компания: весь свет насквозь произойди — не найдешь…
— Только вот Сергея Александрыча недоставало… Ну, теперь он от нас не отобьется. Не-ет, шалишь!
В буфете толпились усовершенствованные коммерсанты с новым пошибом. Сквозь купеческую основу пробивался новый тип, который еще не выяснился во всех деталях. Они держали себя наособицу от других купцов, к которым относились немного брезгливо; но до настоящего кровного барина этому полумужичью было еще далеко. В покрое платья, в движениях, в разговоре — везде так и прорывалась настоящая крестьянская складка, которой ничто не могло вытравить. Были тут крупные хлебные коммерсанты,
