местах. На Ваганькове — только двое. Вот этого и еще одного — помните, толстячок, который все время бормотал: «Помоги мне, Боже, помоги, поскорей расплыться по Вселенной». Его просьба, кстати, была уважена. Он расплылся. Хотите, покажу, где лежит угрюмый его прах?
— О, не надо, не надо, — чуть не завопил Леня. — Я и так его хорошо помню. Такой симпатичный.
— Да, да. В нем было что-то привлекательное. Даже сексуальное.
— А этот в аду? — сказал Лёня, с ужасом глядя на фотографию.
— Далеко не совсем. С ним гораздо сложнее. Любопытнейший персонаж — не даром он вас так напугал. Он еще многих напугает.
Под фотографией была подпись: «Дорогому, незабвенному мужу. Спи спокойно. Твоя Катя.»
Лёня пугливо бросил взгляд в сторону на огромный монумент из черного камня. Аким Иваныч заметил:
— А это знаменитый ученый, изобретатель. Совершеннейший идиот. Ничего кроме своей науки знать не хотел. Ни тебе Бога, ни тебе искусства — ничего. Одним словом, доизобретался.
Лёня стал почему-то оглядываться.
— Ну, хватит, мой друг. Достаточно. Надеюсь, теперь вы все поняли. Покинем это печальное место.
Обходя ямы, Лёня последовал за Акимом Иванычем. По дороге бормотал: «Значит, смесь сновидения и реальности была. Жгучая смесь.»
— Не совсем так, — поправил его Аким Иваныч. — Чуть-чуть так называемого сновидения, точнее… ну, не будем уточнять, а в основном — горькая действительность.
И Аким Иваныч вздохнул.
Лёня вдруг спохватился:
— Аким Иваныч, а как же самое главное: почему вы вернулись?
Аким Иваныч захохотал.
— Вот я и ждал, когда вы спохватитесь. Не забыли о главном. Так вот, юноша, я вернулся назад, потому, что меня никуда не пустили. Оказалось, я такое редкостное, самобытное и, не боюсь преувеличить, до сих пор никогда не бывшее существо, что для меня еще нет места в невидимых мирах. В видимом мире — нашлось, здесь каждая причудливая тварь найдет себе место, а дальше — никуда. Это в точности тот же случай, который произошел с вами: мы одной крови — ты и я! — и Аким Иваныч обнял Леню за талию. — Вот в чем разгадка моей к вам симпатии, юный друг. Такое, как с нами, не бывает даже раз в тысячелетие. Собственно говоря, никогда и не было.
Лёня после этих слов взвизгнул, споткнулся и чуть не упал перед Аким Иванычем на колени.
— Да как можно! — закричал он в страхе, размахивая руками. — Я же собачонка, Аким Иваныч, по сравнению с вами. Я это чувствую! — брызжа слюной, продолжал он. — Я человек простой, тихий и глупый, ну как может быть, чтоб такого человека на тот свет не пустили, что ему места нет во Вселенной.
Лёня шатнулся и припал к дереву.
— Да я в муравейнике место себе найду, не то, что во Вселенной, — прямо-таки шипел он.
Аким Иваныч, однако, осадил его.
— Возьмите себя в руки, вы же не баба. Я понимаю, вас это травмировало. Все разошлись, а вы остались.
— Но я же идиот, Аким Иваныч. Таким место есть. В чем же тогда дело? — влажные испуганные глаза его смотрели на Акима Иваныча, не отрываясь на суету.
— В общем, тупик в мироздании и в антропологии тоже.
— Какой бред! Какой ужас! — и Лёня покраснел, словно ему надрали уши. — А как вы-то?
— Что я? Меня уже третий раз не пускают. И, может быть, вообще никуда не пустят. Но я не горюю. Разве я похож на страдальца?! — и Аким Иваныч захохотал, обнажая золотые зубы во рту. — Страдальцы — они в XIX веке были, а сейчас для этого надо придумать слово какое-нибудь похлеще, из самых неописуемых глубин.
Лёня стараясь изо всех сил не показаться бабой, чуть-чуть бодро поплелся по дорожке за своим приятелем.
— Ничего, — не вполне человечьим голосом весело сказал Аким Иваныч, — в нашей ситуации есть много преимуществ, Леня. Когда-нибудь вы это поймете. И для нас приготовят в конце концов такую обитель… молчу… молчу.
— Значит, что-то произойдет, и я стану иным. Когда?
— Не задавайте инфантильных вопросов. Живите, как жили. Если считаете себя идиотом, так и считайте на здоровье. Взрыв произойдет помимо вашей воли…
— Я не думал, что я — это, оказывается, не я… — вырвалось у Лени.
— И не думайте. Не ломайте голову. Впереди — вечность.
И тихонечко, как все равно любящий папаша с сынком, они подошли к выходу.
— А вон и Сашок в машине меня поджидает, — и Аким Иваныч указал на малинового цвета автомобиль у ворот кладбища.
Лёня увидел маленькую фигурку человека, дремлющего у руля.
— Он не из тех… не с поезда? — беспокойно спросил Леня.
— Ни в коем случае, — успокоил его Аким Иваныч. — Близок к этому, но пока — нет.
— Аким Иваныч, а как же связь, должен же я знать…
— Ну, во-первых, я все ваши координаты знаю.
— Как вы знаете мои координаты? — по-детски спросил Леня.
— Дорогой мой, я за вами еще с вашего детства наблюдаю. Прямо, как только вы вылезли на свет.
Лёня растерялся и стал топтаться на месте.
— Во-вторых, за моими координатами вам не уследить. Так что связь будет верная, но односторонняя. Может, появится человечек от моего имени, Глебом зовут. Учтите.
— Да как же может быть такое существо, которому в мире нет никакого соответствия и понимания?!! Я брежу или живу, Аким Иваныч?!
— Вы опять за свое?.. До свидания и живите, — Аким Иваныч вдруг поцеловал Леню в щечку и в лобик, махнул рукой и направился к машине.
Сашок улыбнулся ему навстречу. Однако Аким Иваныч успел сунуть Лёне в карман газету, где черным по белому извещено было о небывалом крушении пассажирского поезда, которое произошло как раз в тот день, когда Лёня Одинцов уходил-то мира сего. Но, как оказалось, не безвозвратно.
глава 5
Когда Лера вернулась с работы, Лёня уже походил на нормального человека. Он совершил чудо, чтобы казаться таким. Но, все же, ложась спать, нервная и чуткая Лера вдруг спросила его:
— Ты кто?
Лёня вздрогнул, тем более он и сам теперь не знал, кто он. Внутри души он стал даже побаиваться самого себя. Вздохнув, он полез к жене под одеяло.
Утром Лера, еле позавтракав, побежала по делам. Лёня, решив, что все происходящее вне сферы его ума, решил обратиться за помощью. А к кому же было обратиться, как не к Вадиму. Вадим был весьма сведущ в разных тайных науках и учениях.
Лёня позвонил Вадиму, сказав, что хочет поговорить с ним наедине. Вадим ответил, что у него Алёна, но она скоро должна уйти, — «к сожалению» — добавил Вадим.
Лёня совершенно не понимал, даже не отдавал себе отчета, что за человек эта Алёна, которую так обожал Вадим. «Почему она все время дрожит за свою жизнь?» — думал он, собираясь к Вадиму. — «Даже улицу переходит дрожа. За кого же она принимает себя, что так до истерики ценит свою жизнь? Я вот, оказывается, какой-то потусторонний мотылек и ничего больше. Чего мне дрожать, переходя улицу. Она,
