Борис.
Леха уселся в третье вольтеровское кресло.
— Лешка в норме, — заметил Олег. — Он выпивши, но без перехода за грань…
— Для меня непонятно одно, господа, — заговорил Закаулов из глубины своего кресла, — зачем этот тип, Саша Трепетов, выбрал меня?! Понятно, что тебя, Олег, ты — поэт, языкотворец, избранник муз и богов, и что тебя, Борис, ты — подпольный интеллектуал, философ… Но зачем этому тайному человеку я, я, Леха Закаулов, с моим метафизическим надрывом, песнями и пьянством?.. Мне бы улететь на Луну, а не лезть в ворота жизни и смерти. Я сюрреалист, черт побери, гуляка, и у меня сердце иногда рвется на части от любви.
— Наговорил! — захохотал Олег. — Ты, Леха, — поэт, только я пишу словами, а ты — своей жизнью…
— Спасибо, Олег. Утешил, — пробормотал Леша. — Если б не вы двое, я б может и не пошел к этому тайному человеку, да еще через посредника. Хотя, откровенно говоря, все это вдруг стало меня занимать по большому счету. Ну, в крайнем случае посмотрим на Сашу Трепетова — он и сам по себе легендарная личность.
— Саша ведь, — вставил Берков, — из самых скрытых слоев московского подполья. Глубже этого слоя по-моему уже ничего нет. Недаром он связан с этим тайным человеком…
— Хватит о нем, — вдруг прервал, чуть не вскрикнув, Олег, — об этом… алхимике. Здесь наверчено столько, что голова пойдет кругом. Хватит! Лучше поговорим о Саше. «Алхимик»-то появился недавно, и неизвестно откуда, точно с того света, а Трепетов уже столько лет крутится по глубинкам московским, он из нашего мира…
— Но из другого слоя, — поправил Борис. — Ты ведь даже не был с ним знаком до недавнего времени, а только слышал о нем…
— Это уж точно, что слышал! — захохотал из своего угла Леха Закаулов, ловко вынул из кармана уютную четвертинку чего-то крепкого и смочив им горло. — Я ведь тоже многое слышал…
Был Закаулов беспределен, лих, но временами — серьезен и мрачен в своем веселии. Было ему тоже под тридцать лет, и выглядел он, худой и голубоглазый, хоть и растерзанным, но с загадочной бравадой и отчаянностью. Любили его за широкие и необъяснимые метафизические высказывания во время пьянства.
— Так что же ты слышал о Саше? — спросил Борис.
— Странный он человек! — как-то по трезвому оживившись, ответил Закаулов. — Хотя и я, конечно, не стандартен, что и говорить. Я ведь Трепетова видел давно, всего несколько раз, мельком. И мне трудно о нем говорить. Что-то неуловимое и непонятное в нем есть, во взгляде, даже собственно взгляда нет, а есть нечто большее… Нет, не могу сказать.
Он задумался и поставил четвертинку себе между ног.
— Кто хочет, наливайте, — пробормотал он. — Да, конечно, о нем много всяких легенд и побасенок ходит. Например, дескать, устроили ему с большим трудом частные уроки, итальянского, он же знает языки, для дочери какого-то академика. По высшему счету. Мол, известный человек, Бодлера, Рембо и Петрарку переводит, почитайте «Иностранную литературу». А потом в назначенный час раздается звонок в эдакую роскошную квартиру академика. Мамаша с дочкой умильно открывают: все-таки учитель, не кто-нибудь, а переводчик Петрарки. И входит Трепетов. Два-три неуверенных шажка по импортному ковру и бац — падает. И блюет на ковер. Явился: учитель…
— Неплохо. Разрядил, разрядил ситуацию Лешка, — улыбнулся Берков.
— Или еще. — И Закаулов лихо отхлебнул из бутылки. — Приходит Трепетов в «Иностранную литературу» по поводу статьи о немецких поэтах-авангардистах. Туда-сюда. Присели на стулья в одном кабинете. Неожиданно входит важное начальство и о чем-то убежденно говорит. Вдруг Саша приподнимается со стула, молча берет пухлую руку начальника и намертво целует ее. Руководящий замирает, обалдевает и тихо себе, без слов, вылетает из комнаты.
— Да, странновато…
— Ну, это все-таки легенды. Хотя… Вот еще одна, она, может быть, точнее. Кто знает?! Последнее время что-то умирают вокруг Саши, те, кто с ним особенно общается. Просто умирают — и все. Но в основном — исчезают. Таких, пожалуй, больше: исчезают с поля зрения, как в воду канут…
— Ну, наговорил!
— Боюсь я где-то его! — вставил Закаулов.
И он затих. Тишина была мрачноватая и неожиданная.
— Мда, — нарушил молчание Борис, — вроде бы Саша где-то не чужд нашему миру — людей подпольного искусства… У нас же много слоев, есть и обращенный к метафизике, Олега, например. Кроме того, ведь в Москве много духовно-религиозных групп, есть и чисто эзотерический слой. Скажем, Кирилл Леснев и его союз русских мудрецов. Они связаны с Индией, с Востоком… Есть и другие…
— Ты еще лекцию прочти!
— Да нет, — смутился Борис, — я клоню к тому, что Трепетов вне всяких кругов, даже эзотерических, хотя казалось бы… Ведь он их всех знает… Но сам он — в каком-то другом, последнем круге, если такой есть…
И в это время опять раздались шесть долгих пронзительных звонков в квартирную дверь. Послышалось, что кто-то из соседей открыл. И через минуту раздался стук в дверь.
— Войдите.
И вошел Саша Трепетов: человек тридцати с лишним лет, среднего роста, с русыми волосами и с лицом на первый взгляд довольно обычным. Но вскоре это впечатление от его лица рассеялось. И увиделось иное: что-то очень далекое, еле уловимое, но присутствующее… И это далекое как бы отстраняло все человеческие выражения на его лице, и оттого оно становилось непроницаемым для самого пронзительного взгляда, оставаясь в то же время открытым.
Как-то чересчур напряженно и вежливо представились.
— Чайку? — смиренно спросил Олег.
— Отлично, — ответил Трепетов, усаживаясь за стол. За дверью, в коридоре, заворочалась любопытная старушка-соседка, любившая подслушивать — для утешения — непонятные разговоры.
— Так вот, Саша, — начал сразу Борис Берков, после некоторого молчания, — мы знаем, что вы как- то связаны с этим тайным человеком…
— Да, он хочет, чтобы я нашел для него людей, познакомиться, так сказать, поговорить кое о чем… Вы сами-то хотите, все трое?
— О, да! — поспешно ответил Олег.
— Почему бы нет! — задумчиво пробурчал Борис из своей «вольтеровской» глубины.
— Слишком большая честь! — закричал из своего угла Закаулов. — Но в общем-то я согласен, согласен!
— Но все это, естественно, не так просто, — проговорил Трепетов, посматривая на них. — Я выбрал вас сам. Но прежде чем состоится знакомство, надо будет пройти несколько этапов, может быть два-три. И только потом, если все будет благополучно, — встреча и действие.
— Значит, как полагается: сначала надо узнать, способны ли мы к инициативе?! — усмехнулся Берков. — Будут испытания?
— Не совсем. Гораздо больше, чем испытание. Скорее антииспытание. Ничего страшного не будет. Никаких посещений сферы смерти. Первый шаг таков — попытаться найти еще двух-трех людей. Чтобы подсоединить к вам. Дело в том, что я выбрал вас более или менее произвольно, но других надо выбрать по некоторому принципу. Этот принцип совершенно закрыт и о нем невозможно говорить. Можно условиться только так: вы мне показываете своих людей, кого угодно, пусть самых интересных с вашей точки зрения, а я буду наблюдать и отбирать. Одной встречи с каждым достаточно для отбора.
— Значит, мы можем показывать кого угодно? — переспросил Олег.
— Да, кроме вот этих.
И Трепетов протянул ему бумагу, где значились фамилии в том числе некоторых весьма известных подпольных художников, поэтов и писателей.
— Эти не годятся, — добавил он, попивая чаек. За дверью, в коридоре, кто-то испуганно
